Стоя за дверью, Кэт не ответила. Но молчание было красноречивым ответом. Она не отвергла его предположения.
Значит, то, что происходило в памятный вечер в зенане бегумы, было правдой. Она действительно смотрела на него так, как смотрит женщина на мужчину, которого хочет. Тогда он знал это, и знание стало искрой, из которой взвился ревущий огонь его воображения. И возник образ — Катриона Роуэн, нагая, распластанная под весом его тела, как бледнокожая языческая жертва.
«Когда?» — вот был его недвусмысленный вопрос. А не «если».
О, в тот день Мина могла собой гордиться. Как тонко действовала она, чтобы распалить их и смутить! Именно так, как надеялась, как планировала. Но Мина была слишком умна и ничего ему не сказала. Она лишь довольно улыбнулась и сделала вид, что ей нужно заняться каким-то удачно подвернувшимся неотложным делом.
Но он смотрел не отворачиваясь. Будто лишенный собственной воли, будто руки его не подчинялись командам мозга! Кончиком пальца он провел вдоль изящной линии ее брови.
— Боюсь, вы этого не одобряете, хазур. — В ее голосе ему чудился тихий шепот гордости — или вызова, — что ему очень понравилось. Что угодно, лишь бы ей не стало стыдно! Вот это было бы невыносимо.
Но, к собственному стыду, ему потребовалось немало сил, чтобы заговорить так, как следует Танвиру Сингху.
— Разве мое дело — одобрять или осуждать? Тело твое собственное, поступай с ним как хочешь. Тебе решать, украшать его или нет, как будет угодно тебе, а не всем прочим.
Но ему как раз понравилось. Очень. Под тюрбаном и одеянием сикхского савара он был просто мужчиной. Англичанином, уехавшим слишком далеко от дома, который он уже забыл. Мужчиной, который нашел воображаемый вид бледного гладкого обнаженного тела Катрионы Роуэн невыносимо эротичным.
И Мина это знала. Она продолжала терзать его соблазнами, которым он не в силах был сопротивляться.
— Тебе нравится мой подарок, Танвир? Неужели наша Катриона не стала красавицей, как и следует быть женщине?
— Да. — Это было все, что он позволил себе сказать.
И он позволил себе присесть на диван и смотреть, как Катриона Роуэн, поддавшись уговорам станцевать еще раз, изгибает тело с уверенной грацией кошки. Его Кэт!
Мина только что не мурлыкала от удовольствия. Что касается ее, его смущение было готово обратиться в гнев.
— Осторожно, Мина, — сказал он так тихо, чтобы слышала только она. — Она не кукла и не игрушка, чтобы ты с ней забавлялась. И я тоже.
Но Мина, не устыдившись, не повела и бровью.
— Но как я могу устоять, когда ты на нее так смотришь? Когда твои глаза загораются живым огнем, будто ты разглядываешь красивую лошадь! Ты никогда прежде не выказывал такого интереса к женщине. Ни к одной женщине твоей расы.
Шокирующей оказалась проницательность нежной, избалованной сестры его сердца. Насколько Томасу было известно, только полковник и бегума знали, кто он на самом деле. Когда они приступили к созданию личности Танвира Сингха, Мина была совсем крошкой, двух-трех лет от роду.
— Будь осторожна в своих словах, сестра.
— Полегче, братец, — принялась увещевать его Мина. — Катриона прекрасна, хотя она ангрези, а ты одинок.
— Но я должен быть один. Торговец-лошадник не берет жену, пока не решит оставить свое ремесло. А у меня нет желания бросать торговлю лошадьми.
— Ага. Как я и думала. Ты смотришь на мисс Роуэн и уже думаешь о том, чтобы взять жену.
— Мина! — предостерегающе воскликнул он самым строгим голосом, на который был способен.
Но Мина рассмеялась, глядя на него, очень довольная собой. Он ничего не добился бы, если бы затеял с ней спор, пытаясь отговорить ее от предположений, доказательства которым она уже получила. Поэтому ему только и осталось, что подхватить ее игривый тон.
— Я мог бы не только взять мисс Роуэн в жены, но заняться с ней всякими разными вещами. Вот о чем я еще думаю. Этого вы и хотели и весьма ловко устроили.
Принцесса Ранпура и глазом не моргнула.
— Вся ловкость причитается мне, потому что твоя мисс Роуэн ее лишена.
— О, не нужно ее недооценивать. Она достаточно хитра.
— Ага. Так ты это сделал — потрогал ее? Поцеловал ее? Уже познал ее вкус? Стоит тебе узнать, какова она на вкус, и она окажется у тебя под кожей и никогда оттуда не уйдет.
И Мина была права. Мысль о том, чтобы взять Катриону Роуэн в жены, крепко засела у него в голове. И не выходила оттуда.
Она все еще была там и в этот пасмурный английский полдень. И Катриона Роуэн все еще стояла по другую сторону двери.
Но по крайней мере не на другом краю света. Она была здесь. И слушала его.
— Помнишь день, когда ты отправилась поплавать? — Он уже сидел, прислонясь спиной к стене, и мог повернуть голову и говорить прямо в щель между дверью и косяком. — Меня не было во дворце, чтобы тебя встретить. Слишком много времени я потратил на то, чтобы уговорить раджпутского заводчика расстаться с жеребцом арабских кровей. И к тому времени как я добрался до обиталища полковника Бальфура, на нас как раз спустилась полуденная жара.
Сквозь дверную планку до него донесся ее голос:
— Солнце пекло так, что запах карри сплавился с воздухом и день поплыл в пряном потоке.
Да. Именно таким выдался тот день. В воздухе разливалось волшебство.
— Я думал, что дамы в зенане прилегли вздремнуть на подушках своих диванов и сонные слуги машут опахалами, овевая хозяев прохладой. И предположил — вдруг смогу застать тебя одну?
Томас шел на переливчатый звук смеха и плеска воды, по длинному коридору, выходящему в сад бегумы, но потом радостные вскрики и громкий плеск позвали его еще дальше, в самую потаенную часть дворца. Там, в самом сердце имения, был ручей, неторопливо прокладывающий себе извилистый путь с холмов, который с помощью искусно устроенной плотины превращался в довольно глубокий, лишенный украшений бассейн.
Дамы и дети обычно нежились возле отмелей и бывали в разной степени раздеты, поэтому он остановился и собирался уже повернуть назад, не желая нарушать их уединения.
Но там была она, его рыжекудрая богиня, — легко скользила на спине сквозь зеленые воды, медленно перебирая руками, как наяда или огненная кельтская водяная нимфа, совершенно здесь неуместная. Ее красновато-рыжие волосы плыли и струились вокруг нее как цветок, и цветку подобна была белая ткань длинной сорочки, которая прикрывала тело девушки, чтобы пощадить ее стыдливость.
И в хрустальной зеленой воде ее обнаженные длинные ноги и руки сияли греховной, откровенной белизной. Длинные ноги раздвигались в медленном ритме, а бледные руки вонзались в воду, и вода покрывала их серебряным блеском.
Он замер в полной неподвижности. То есть некая часть его тела неподвижности не подчинялась, наливаясь силой и твердостью при одном взгляде на купальщицу.
