Будь оно все проклято, проклято, проклято. Пусть бы черт утащил его братца куда-нибудь в Гималаи. И он тоже хорош. Хоть бы смыл с себя дорожную грязь и стер с лица ошметки травы с лужайки, прежде чем набрасываться на Кэт точно обезумевший с голоду.
— Томас? — От тяжелого удара дверь затряслась. — Мисс Кейтс?
— Прошу вас, сэр, одну минуту. — Голос Кэт дрожал, но она уже успела оправить юбки, подняться с пола — Господи, с пола! Он был готов взять ее прямо на полу! — и броситься в противоположный угол комнаты, где стоял ее умывальник.
Что она подумает о нем? Но в любом случае он-то клял себя на чем свет стоит. Ведь он хотел ухаживать за ней. Хотел убедить, что на него можно положиться. Не собирался он набрасываться на нее точно голодный шакал — этим эпитетом, означавшим полное отсутствие чего-либо напоминающего моральные принципы, он наградил когда-то Беркстеда. И вот он стоит, торопливо заправляя рубаху в брюки и застегивая эти самые чертовы брюки, в то время как хозяин дома колотит в дверь с другой стороны, и ничего хорошего это не предвещает.
— Мисс Кейтс, с вами все в порядке? Томас, я знаю, что ты здесь. Слышу, как ты злишься.
Он бросил взгляд на Кэт — она закрыла руками горящее от стыда лицо. Но Томаса так просто не возьмешь. И он не допустит, чтобы она чувствовала себя оскорбленной.
— Незачем волноваться. Я сам займусь Джеймсом, — сказал он, выскальзывая за дверь. Захлопнул ее за собой накрепко, но не успел поднять руки, чтобы сдаться на милость победителя — а ведь чувствовал, что сейчас последует нотация, — как брат набросился на него.
— Что с тобой творится, Томас? Ты заболел? — Томас стерпел, когда Джеймс схватил его за руку и потащил в другой угол комнаты, подальше от двери Кэт. — Черт подери, что ты делал тут с мисс Кейтс? Супруга уже заявила, что я должен вышвырнуть тебя из дому. И я понятия не имею, что должен ей сказать. И вот я обнаруживаю, что ты запираешься с моей гувернанткой! — Джеймс не выпускал руки Томаса, словно боялся, что того обуял приступ тропической лихорадки.
Леди Джеффри, которая следовала за мужем по пятам, была еще менее любезна. Она просто кипела от злости на новоприобретенного деверя и тревоги за гувернантку.
— Что ты с ней сделал?
— Она там, за надежно запертой дверью собственной спальни. Так, собственно, и было в течение трех последних четвертей часа.
— Но ты был там, в спальне, с ней, и ты выгнал Кассандру, закрыв перед ней дверь. — Брови Джеймса хмурились, как грозовые тучи, что громоздились в небе за окном.
— Прости, — сказал Томас, хотя никакой вины за собой не чувствовал. — Но мне было необходимо поговорить с вашей мисс Кейтс наедине, чтобы я мог сделать ей предложение.
При этом известии лицо Кассандры прояснилось, но ненадолго. Очевидно, дерзкое поведение Томаса слишком вывело ее из себя. Словно иглой, она пронзила его ледяным взглядом своих лавандовых глаз.
— Томас, не думай, что можешь одурачить меня… подобной чушью. — Она махнула рукой, не желая слушать объяснений. — Сильно сомневаюсь, что мисс Кейтс заинтересуется тем, что тебе вздумается ей предложить. Разве не дала она — не дала я — понять, что ты должен подчиняться моим правилам и правилам мисс Кейтс, которые исключают возможность того, чтобы ты запирался один на один с молодой леди или кем-то из моей прислуги, и особенно — с молодой леди, которая является прислугой? Что мы должны думать? Что ты лишился рассудка?
— Нет, мадам, — ответил он со всей искренностью, на которую был способен.
Нервозные нотки покинули ее голос, и она сказала мягко, но с прежней горячностью:
— Томас, ты наш гость, но это ее дом тоже. Ты понимаешь, в какое положение поставил бедную девушку? Догадываешься ли ты, что значит быть обязанной чужим людям за крышу над головой, за пищу, которую кладешь себе в рот? Я никогда не заставлю ее делать хоть что-то против желания. Я никогда не позволю тебе гоняться за ней точно собака, только потому, что тебе однажды показалось, будто ты достаточно хорошо знаешь ее, чтобы строить на ее счет необоснованные предположения. Меня не интересует, что могло случиться когда-то в прошлом: все мы совершаем ошибки, — но я не потерплю, чтобы в нашем доме ты делал ей свои гнусные предложения. — Ясные фиалковые глаза смерили его с головы до пят, и Томас почувствовал себя как нерадивый студент, схваченный за шиворот привратником.
— Моя дорогая Кассандра. Пусть я язычник и шпион, но не мерзавец. Я не делал ей гнусных предложений. Я сделал ей предложение, если на то пошло.
— Отлично, Томас. — Джеймс если и не пришел в восторг, то по крайней мере смог вздохнуть с облегчением, получив наконец свидетельство того, что моральные принципы младшего брата устояли, как ни притворялся он язычником.
Но Кассандра желала выяснить все до конца.
— Что именно ты ей предложил?
— Брак. Какие еще бывают предложения?
— Отлично! — Она отступила с видом оскорбленной невинности. — Если хочешь услышать это именно от меня, изволь — ты, конечно же, вовсе не тот искушенный человек мира, которым тебя считал Джеймс.
Поверх изящной головки деликатной леди Джеффри ее куда менее деликатный супруг бросил на Томаса взгляд «не стоит недооценивать мою жену!», какой лишь старший брат может адресовать младшему в качестве поучения. И он был прав. На этом этапе своей жизни Томасу следовало понять, что бывают женщины со стальным стержнем вместо позвоночника.
— Прошу прощения, мадам. Уверяю вас, мои намерения честны и я умею уважать приличия.
— В данном случае речь не просто о соблюдении приличий, Томас. — Протянув руку, Кассандра дотронулась до его рукава в молчаливой мольбе. — Мисс Кейтс больше, чем прислуга. Мы чрезвычайно ценим ее. Ты знаешь, что дети ее обожают, и она обучает их так, как мы и не надеялись. А что до Марии… — Кассандра на миг отвернулась, и муж стиснул ее руку в своей, чтобы успокоить и поддержать супругу. — Она возвращает нам ее, шаг за шагом. Мы снова обретаем нашу дочь, Томас. Уверена, ты и сам заметил. Не будешь же ты таким эгоистом или распутником, чтобы поставить под сомнение будущее Марии?
Томаса тронуло это выражение любви и привязанности. Оно красноречиво свидетельствовало как в пользу его невестки, так и в пользу женщины, которая внушила такую любовь и привязанность. Катриона заслуживала не только того, чтобы ее ценили по заслугам. Она была достойна людей, которые никогда и никому не позволили бы обидеть ее. Но он не собирался ее обижать. Как раз наоборот.
— Кассандра! Я полюбил эту женщину, как только увидел. Я потерял ее. Думал, что она погибла. Проехал полмира, ища ее повсюду. И теперь, когда снова нашел, я ее не отпущу. Ни ради тебя, ни ради твоих детей, которые мне бесконечно дороги, потому что они моя семья. Так или иначе, но я заберу у вас вашу мисс Кейтс. И, откровенно говоря, я начинаю думать, что испробую любой способ, чтобы добиться своего.
— Полегче, Томас, — предостерег Джеймс. — Нет нужды так горячиться. Я бы первым пожелал тебе счастья, но тут есть кое-что, о чем следует прежде подумать. Как насчет обвинений, о которых ты говорил? Поджог и убийство, кажется? Как ты собираешься защитить ее от всего этого?
