– А блох и клопов у него нет? – подозрительно поинтересовалась Лиля.
– Нет.
Арт уже знал о диком страхе девушки перед этими тварями и позволил себе улыбку:
– Там у хозяина жена – вирманка. А у вирман принято раз в десять дней мыть весь дом. Им так боги заповедовали.
– Какие хорошие боги! – восхитилась Лиля.
Арт быстро сделал рукой знак Альдоная.
– Госпожа, вы так при людях не говорите, ладно? Пастор наш очень уж не любит другие религии, говорит, что все они от Мальдонаи!
– Не буду. Но мне все равно этот обычай нравится. А кто такие вирмане?
– Вирмане? А вы не знаете, госпожа?
Лиля сверкнула глазами.
– Ты еще будешь думать, чему графиню в детстве обучали? Не много ли наглости взял, староста?!
Конечно, кое-что она знала. Но мало, так мало…
Арт потупил глаза. Так-то. Спрашивают – отвечай. Как говорил один мудрый товарищ, хотите демократии? Так я вас сейчас к чертям отправлю. Ибо в аду демократия. Ну и, наверное, у Мальдонаи.
– Недалеко от побережья Ативерны есть остров Вирма. И живут на нем вирмане. Живут мореходством. Пиратствуют помаленьку, торгуют опять же… Люди они неплохие. Песни слагать любят. Но живут в основном с мечей. Земля у них бедная, почти не родит. А вот козы и овцы хорошие. Они накидки из козьего пуха привозят, так чистое золото, а не пух! В кольцо протянуть можно!
Лиля кивнула.
– Ладно. Если останутся деньги, посмотрим и накидки. На подарки. А пока поехали.
Лонс Авельс уже несколько дней отсиживался в хижине угольщика. В глубине леса. Такого он не ожидал. А ведь мог, мог проявить осторожность!
Младший сын безземельного дворянина, Лонс получил неплохое образование при монастыре. Правда, для монашеской стези он не годился – слишком любил жизнь с ее пьянками, гулянками и веселыми девками. Монахи это понимали, а поскольку отец платил за его обучение, не сильно и ругали юношу. И ему улыбнулась, казалось бы, удача. Пастор Иулий переговорил с кем-то, и ему предложили место. Да какое! Обучать грамоте принцесс.
О таком можно было только мечтать.
Лонс пребывал в эйфории всю дорогу. Выпал он из нее на месте, и почти сразу.
Полуразрушенный замок, низкое жалованье – он-то думал, что принцессы будут при дворе, но дочки были не слишком нужны Гардвейгу. Не были бы круглыми дурами, ибо неуместно. А тратить на них серьезные деньги из казны – увольте.
Принцессы спали в одной комнате, донашивали друг за другом платья и всю зиму хлюпали носами. Протопить замок не было никакой возможности – под утро он выстывал, словно гигантский ледник.
Про кормежку тоже промолчим. Ибо принцессам подобает благочестие. Три больших поста по двадцать дней и девять малых – по три дня. Когда нельзя вкушать ничего, кроме злаков и овощей. А если принцессы должны быть благочестивы, то их окружение – тем более.
Лонс очень быстро наловчился закупать себе неучтенную рыбу или колбасу и хранить где-нибудь, где похолоднее. А то так ноги протянешь. Здоровый же мужик! Можно еще поймать кого-нибудь или подстрелить, но это требует времени. Да и не будешь охотиться в пост, всем напоказ…
Из дома присылали мало, платили еще меньше, и от скуки (а что сделаешь с такими копейками?) Лонс завел интрижку с молочницей из соседней деревни и принялся обучать принцесс.
Самой яркой из них оказалась Анна.
И старшей, и яркой, и умной, и живой… Она была как черный бриллиант среди белого кварца. Сверкала и переливалась. Когда он приехал, ей было лет двенадцать или даже одиннадцать. Но глаза у нее были совсем не детскими.
Глаза у нее были взрослой и порядочно злой женщины. На весь мир злой. За что?
А за что Анне было его любить? С такой вот полунищенской жизнью и неясными перспективами?
И все потекло в две стороны.
Он учил. Она училась. И осознавала себя как еще маленькая, но женщина, все-таки женщина!
Взгляды и улыбки были с самого начала. Когда ей исполнилось тринадцать и девочка уронила первую кровь, последовало и первое письмо с объяснением в любви.
Второе, третье, взгляды, прикосновения, намеки…
Анна вела охоту, как взрослая и опытная женщина. И откуда чего нахваталась?
И Лонс не устоял.
Нет, полгода он держался честно, старался ничего не замечать, даже сжигал письма…
А потом махнул рукой.
Девочка знала, чего хочет. А ему все равно было нечего делать. И роман вспыхнул так, словно его Мальдоная благословила. Или хотя бы в огонь плюнула.
Лонс просто голову от нее потерял. От ее глаз, губ, от ее тела… а ей все было мало. И ему тоже.
Ему захотелось быть не просто любовником, а мужем, и он договорился с пастором. Хорошо хоть бумаги, подтверждающие брак, и немного золота были спрятаны вне замка.
Лонс не рассчитывал на побег. Но мало ли как сложится жизнь?!
Сейчас вот он сидел, мрачный и несчастный, и раздумывал над своими перспективами. А они вырисовывались не особо приятные.
Можно бы вернуться в замок. Но Лонс сильно подозревал, что после устроенного шутом дорогу ему определят прямиком к палачу. Или даже до палача не доведут. Скажут, сам споткнулся.
Анну не тронут, это точно. Скандал Гардвейгу ни к чему. А ведь он хочет выдать ее замуж!
Лонс аж зубами заскрипел.
Не позволю!!!
Моя!!!
А с другой стороны – не позволишь?! И как? Орать пойдешь под окнами, что ли? Ну-ну…
Можно уйти. И никогда не видеть своей Анелюшки. Вообще никогда.
На это Лонс тоже пойти не мог.
Но судьба, как она это обычно и делает, решила все за него.
Скрипнула дверь хижины. Лонс рванулся за оружием – убогим ножом, лежащим на столе, – и тут же получил такой удар в челюсть, что просто отлетел к стене.
Вошедший в хижину детина довольно кивнул: «Прав был хозяин, не утек…»
Сильные руки встряхнули учителя, и он сквозь дурноту (кого бы так по челюсти – зубы потом сплевывать три дня будет!) ощутил запястьями шершавую веревку.
Потом его подняли и куда-то потащили.
Убьют?
Наверняка.
Прощай, Анелюшка…
«Свинья и собака» не оправдала худших Лилиных опасений. Оказалось достаточно чисто. Полы посыпаны соломой, но свежей, а не гнилой. Опять же, к столешнице можно было прикоснуться без ужаса. А к глиняным кубкам и тарелкам – без омерзения.
Лиля сделала себе еще одну пометочку насчет лепки глиняной посуды и обжига. Фаянс и фарфор тут получить без шансов, она же рецептуру не знает, но стеклянную посуду…
