– Бабы! На выход! И не визжать. Мальчики, живо помогли им! Остались только те, кто может сказать что-то умное. Господина нельзя утомлять.
Вирмане, повинуясь ее решительному жесту, принялись оттеснять всех от кровати. Бабы попытались опять развздыхаться, но Лиля не дремала.
Второй бам-м-м-м-м вышел еще более внушительным.
– Молчать! Выполнять!
Когда комнату покинули шесть баб и двое мужчин, явно телохранителей, стало возможным перевести дыхание. Лиля посмотрела на пациента.
– Господин дин Тахирджиан, вы еще слишком слабы. Поэтому я могу дать вам десять минут побеседовать с родными и близкими. Не больше. И не в таком огромном количестве. Я оставляю вас на десять минут. Потом вернусь. И помните: больного нельзя утомлять.
Лиля вышла из комнаты. Выдохнула. И чуть не взвыла.
А вы бы не взвыли, если бы к вам кинулись шесть баб, чирикая черт знает на каком языке?
– Шиттиа?!
– Шанти лен вальи ме?
– Лири лэ?
– Шаири шельи риашша!
Лиля все-таки взвыла:
– Молчать!!!
Рык получился истинно сержантским. Бабье царство слегка присмирело. Лиля огляделась по сторонам в поисках решения проблемы. И один из телохранителей шагнул вперед:
– Я буду переводить им. Говорите, госпожа. Они почти не понимают по-вашему, только Лейша немного.
Лиля вздохнула. Ну почему бы людям не говорить по-человечески.
– Переводите. С вашим господином ничего страшного. Просто он встретился с быком.
– Шанти лее… – Телохранитель разразился длинной тирадой.
Бабы издали дружный вздох ужаса.
– Молчать! Я сказала – ничего страшного. Рана на боку и перелом ноги. Если будете за ним ухаживать, даже и следа не останется. Через пятьдесят дней будет бегать молодцом.
Женщины явно переводили дух. Ну да. Если Али Ахмета изгонят – они-то, наверное, тоже с ним? Или как? Надо бы спросить…
А вообще девочки симпатичные. Все такие… полненькие, скорее даже пухленькие. Налитые. Черные волосы, черные глаза, яркие халаты, яркие платья под ними, или как это называется? Вроде бы без вырезов, все завернуто, пуговиц не видно… Волосы заплетены в косы – причем косичек так много, что любители дредов удавились бы. И косички украшены на концах цепочками, камушками, какими-то колокольчиками, на руках у женщин браслеты. На ногах, кажется, тоже… Поэтому они все и звенят…
Но красиво. Есть в этом что-то такое… этническое…
– Госпожа… А как наш господин оказался здесь? – рискнула спросить одна из девчонок. Самая старшая на вид, ей лет двадцать пять – тридцать.
Губы густо накрашены чем-то красным, ногти тоже, ладони странного цвета… хна? Хна?!
Лиля мысленно потерла руки. Хна – она ведь не только татушки делать и волосенки красить, нет. Мало кто помнит, что она – сильное дезинфицирующее. Ей и язвы, и раны промывать можно, даже горло полоскали. Интересно, а басму тут разыскать можно? Если басма есть, то и индиго быть должно? Это ж золотое дно!
Но и хна – дело! Это природный краситель. Определенно, с Али Ахметом надо свести более близкое знакомство. А пока…
Лиля подняла руки.
– Так получилось, что я тоже была на ярмарке. Мои люди видели, как бык ранил вашего господина. Мы принесли его сюда, промыли и перевязали раны. И сразу говорю – калекой он не останется. Если все сделать правильно и вы будете хорошо за ним ухаживать, вскоре обретете своего господина обратно. Абсолютно целым.
Судя по лицам женщин, они этому только обрадовались. Хотя на лице самой младшей что-то промелькнуло. Словно тень…
Показалось, наверное.
Ровно через десять минут, подробно проинструктировав девушек по уходу, Лиля вошла в комнату.
– Господа. Ваше время истекло. Больному надо отдыхать.
М-да.
Судя по тому, какими взглядами ее встретили… В комнате царила безнадежность. Клиническая. Патологическая.
И Лиля внутренне ощетинилась. Вот что она ненавидела больше Министерства здравоохранения, так это подобные настроения. Когда больной складывает лапки и идет ко дну. Закатывает глазки и жалобно вздыхает: «Да все равно помру, зачем меня лечить», – или еще какую глупость в этом роде.
И рядом суетится заботливая родня: «Давай мы тебе последние дни скрасим… Не перетруждайся, хочешь подушечку под голову, ты ведь так страдаешь, болезный».
От этого Лилю просто трясло.
Только вот раньше она ничего не могла сделать. А сейчас, в статусе графини… Эх, не выдать бы себя…
– Господин дин Тахирджиан, как докторус (вспомнила, хвала Аллаху, как это здесь называется!) я должна настоять на своем. Ваши родные вас утомили. Поэтому больше двух человек к вам допускаться не будет – до выздоровления.
– Женщина, ты что, не видишь, что он – калека?
Лиля впилась глазами в произнесшего.
Молодой. Лет семнадцати, даже моложе. Бриться не начал и тщательно лелеет козлиную поросль. Халат из дорогой красной ткани расшит золотом, на сабле блестят драгоценные камни.
Еще по той жизни Аля знала, что хорошее оружие не украшают. Оно говорит само за себя. Вот сталь – отличная. А драгоценности – нет, это для парадки…
Еще один молодой да ранний.
А где их нет?
Женщина выпрямилась. Она – графиня. И позволить такого не может.
– Ты, сопляк… Женщиной свою кобылу звать будешь после бурной ночи. А ко мне можешь обращаться просто – ваше сиятельство графиня Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон.
И сама удивилась, как надменно прозвучал ее голос.
Мальчишка вспыхнул порохом. Выругался и шагнул вперед. Что он хотел сделать, Лиля так и не узнала. Она бы и сама справилась – замахивался щенок так, что пьяный бы увернулся. В явном расчете на то, что она сейчас съежится и голову руками закроет.
Лиля собиралась увернуться и от души пнуть его по ноге. Повезет – вынесет коленную чашечку. Не смертельно, но боль зверская. А главное – поди почини…
Ей это доступно. А остальным медикам в этом мире? Ой ли.
Не успела. Перед ней, словно владея секретом нуль-транспортировки, воздвиглись вирмане. Сверкнули топоры.
– Не трогать.
Лиля не преминула воспользоваться моментом.
– Господин дин Тахирджиан, из уважения к вам я не прикажу спустить сопляка пинками с лестницы. Но если он себе еще что-то такое позволит…
Судя по лицу отца – не позволит.
Отца-отца, сходство фамильное.
– Госпожа, – подал голос раненый, – ваше сиятельство, прошу простить моего племянника за грубость и неучтивость, он впервые…
