После нескольких часов испуга и напряжения Аня чувствовала усталость и слабость, а отсутствие раскаяния со стороны Дэви явилось последним ударом. Ее глаза наполнились слезами.
— О, Дэви, как ты мог? — сказала она с дрожью в голосе. — Разве ты не знал, как это гадко?
Дэви был в ужасе: Аня плачет… плачет из-за него! Волна искреннего раскаяния поднялась и затопила его маленькое горячее сердце. Он бросился к Ане, взобрался к ней на колени, обхватил за шею руками и разразился слезами.
— Я не знал, что вранье — это гадко, — всхлипывал он. — Откуда мне было знать? У Спроттов все дети всегда врали и божились, что говорят правду. Пол Ирвинг, наверное, никогда не врет, а я ужасно стараюсь быть таким же хорошим, как он. Я боюсь, что теперь ты никогда больше не будешь меня любить. Аня, мне ужасно жалко, что ты плачешь из-за меня, и я никогда больше не буду врать.
Дэви спрятал лицо на плече у Ани и отчаянно зарыдал. Аня мгновенно поняла, что творилось в его душе, и, крепко обняв Дэви, взглянула на Мариллу поверх его курчавой головки.
— Марилла, он не знал, что нехорошо лгать. Я думаю, мы должны простить его на этот раз, если он обещает, что никогда больше не будет лгать.
— Никогда не буду… теперь, когда знаю, что это гадко, — торжественно заверил Дэви между всхлипываниями. — Аня, если ты опять поймаешь меня на вранье, можешь… — Дэви мысленно поискал подходящее наказание… — с меня живьем кожу содрать!
— Дэви, не говори «вранье», говори "ложь", — заметила школьная учительница.
— Почему? — спросил Дэви, сползая вниз и поднимая к ней залитое слезами, недоуменное лицо. — Почему «вранье» хуже, чем «ложь»? Я хочу знать.
— Это просторечное, грубое слово; маленькие мальчики не должны употреблять грубых слов.
— Ужасно много вещей, которых маленькие мальчики не должны делать, — сказал Дэви со вздохом. — Я никогда не думал, что их так много. Жалко, что вра… то есть ложь — это гадко, потому что врать ужасно удобно. Но раз это гадко, я никогда больше не буду. Что вы сделаете со мной за то, что я наврал в этот раз? Я хочу знать.
Аня просительно взглянула на Мариллу.
— Я не хочу быть слишком сурова к ребенку, — сказала Марилла. — Никто, видно, не сказал ему, что лгать нехорошо, а дети Спроттов были для него дурным примером. Бедная Мэри была слишком больна, чтобы как следует заниматься его воспитанием. А по моему мнению, трудно ожидать от шестилетнего ребенка, что он почувствует такие вещи инстинктом. Я полагаю, нам придется принять, что он ничего не знает, и начать с самого начала. Но его нужно наказать за то, что он запер Дору, а я не могу придумать ничего другого, кроме как отправить его в постель без ужина. Но мы делаем это так часто… Ты не можешь предложить что-нибудь другое, Аня? Я думаю, для тебя это несложно при твоем богатом воображении.
— Но наказания — это так неприятно, а я люблю воображать только приятные вещи, — возразила Аня, прижимая к себе Дэви. — На свете и так много неприятных вещей, стоит ли воображать еще?
В конце концов Дэви, как всегда, был отправлен в постель с приказом оставаться там до следующего полудня. Вероятно, размышления помешали ему заснуть, потому что, когда спустя час Аня поднялась к себе в мезонин, она услышала, как он тихонько окликает ее. Когда она вошла в его комнату, он сидел на постели, уперев локти в колени и опустив подбородок в ладони.
— Аня, — сказал он серьезно, — это для всех гадко говорить вра… ложь? Я хочу знать.
— Да, для всех.
— И для взрослых тоже?
— Да.
— Тогда, — сказал Дэви решительно, — Марилла — гадкая, потому что она тоже сказала ложь. И она хуже меня, ведь я-то не знал, что это гадко, а она знала!
— Дэви, Марилла в жизни не солгала! — воскликнула возмущенная Аня.
— Солгала. В прошлый вторник. Она сказала, что, если я не буду на ночь читать молитву, со мной случится что-нибудь ужасное. И я не читал — целую неделю! — чтобы посмотреть, что случится… и ничего не случилось, — заключил Дэви с оскорбленным видом.
Аня подавила безумное желание расхохотаться, ибо была убеждена, что последствия будут роковыми, а затем горячо взялась за спасение репутации Мариллы.
— Но, Дэви, — сказала она внушительно, — именно сегодня с тобой случилось нечто ужасное!
Дэви взглянул на нее с сомнением.
— Ты, наверное, думаешь, что ужасно, когда посылают в кровать без ужина, — произнес он с презрительной миной. — Это совсем не ужасно…Конечно, мне это не нравится, но, с тех пор как я здесь, меня посылали в кровать так часто, что я привык. И ничего вы не выгадываете, что оставляете меня без ужина, потому что я всегда съедаю в два раза больше на следующее утро.
— Я говорю совсем не о том, что тебя отправили в постель, а о том, что сегодня ты солгал. А сказать неправду, — Аня склонилась над спинкой кровати и выразительно указала обличающим перстом на маленького преступника, — это самое ужасное, что может случиться с мальчиком… почти самое ужасное. Так что, видишь, Марилла сказала тебе правду.
— Но я думал, что это "что-то ужасное" будет интересным, — запротестовал Дэви обиженно.
— Чем же виновата Марилла, что ты так думал? Плохое не всегда интересно. Очень часто это просто что-то гадкое и глупое.
— Но было ужасно смешно, когда вы с Мариллой заглядывали в колодец, — сказал Дэви, обхватив колени руками.
Аня сохраняла серьезнейшее выражение на протяжении всего этого разговора, но, спустившись вниз, в изнеможении упала на кресло в гостиной и расхохоталась так, что у нее закололо в боку.
— Рассказала бы и мне свою шутку, — обратилась к ней Марилла чуть мрачно. — Не знаю, над чем можно смеяться после такого дня.
— Вы тоже посмеетесь, когда услышите, — заверила Аня.
И Марилла действительно посмеялась, что неопровержимо свидетельствовало о том, насколько значительные успехи сделала она в своем развитии, с тех пор как взяла на воспитание Аню… Но потом она все же вздохнула:
— Я думаю, мне не следовало пугать его таким образом, хотя я сама однажды слышала, как священник говорил эти слова какому то ребенку… Но в тот вечер Дэви просто извел меня. Это было, когда ты уехала на концерт в Кармоди, а я укладывала его спать. Он заявил, что не видит смысла молиться, пока он еще слишком маленький, чтобы иметь для Бога какое-то значение. Аня, я не знаю, что мы будем делать с этим ребенком. В жизни не видела ничего подобного! Я в полном отчаянии.
— О, не говорите так, Марилла. Вспомните, какой была я, когда сюда приехала.
— Нет, Аня, ты никогда не была плохой… никогда. Я понимаю это теперь, когда узнала, что такое по-настоящему плохой ребенок. Ты часто попадала в переделки, это я признаю, но твои намерения всегда были благими. Но Дэви плохой в силу своих склонностей.
— О нет! Я не думаю, что это его дурная натура, — горячо вступила Аня в защиту Дэви. — Это просто озорство. В нашем доме слишком тихо и спокойно для него. Здесь нет мальчиков, с которыми он мог бы играть, и ум его ничем не занят. Дора слишком чопорная и благоразумная, она не годится в товарищи для игр резвому мальчику. Мне кажется, было бы лучше послать их в школу.
