— Ты не испытываешь ко мне никаких чувств? — спросил Гилберт после ужасной паузы, во время которой Аня не осмеливалась поднять глаза.
— Нет… таких нет. Я очень рада, что ты мой друг. Но я не люблю тебя, Гилберт.
— Но не можешь ли ты дать мне хоть какую-то надежду, что ты еще полюбишь меня… со временем?
— Нет, не могу! — воскликнула Аня с безнадежностью в голосе. — Я никогда, никогда не смогу полюбить тебя, Гилберт… так, как ты хочешь. Ты должен больше никогда не говорить со мной об этом.
Последовала новая пауза — такая долгая и такая ужасная, что Аня наконец была вынуждена поднять глаза. Лицо Гилберта было белым как мел, а его глаза… Аня вздрогнула и отвернулась. Во всем этом не было ничего романтичного. Неужели предложения руки и сердца должны быть или смехотворными, или вот такими — внушающими ужас? Сможет ли она когда-нибудь забыть лицо Гилберта, каким оно было в эту минуту?
— Есть кто-то другой? — негромко спросил он наконец.
— Нет никого, — горячо и искренне ответила Аня. — Таких чувств у меня нет ни к кому… и ты нравишься мне больше любого другого на свете. И мы должны, должны остаться друзьями, Гилберт.
Гилберт коротко и горько рассмеялся:
— Друзьями! Твоей дружбы мне недостаточно, Аня. Мне нужна твоя любовь… а ты говоришь мне, что добиться ее я никогда не смогу.
— Мне жаль, Гилберт. Прости меня, — это было все, что Аня могла сказать. Где, о где были все те любезные и изысканные речи, в которых она имела обыкновение — в воображении — отказывать нежеланным поклонникам?
Гилберт мягким движением освободил ее руку.
— Тут нечего прощать. Порой мне казалось, что у тебя есть ко мне какие-то чувства. Я обманулся — вот и все. До свидания, Аня.
Аня бросилась в свою комнату, села на сиденье у окна, перед которым росли сосны, и горько заплакала. У нее было такое чувство, словно что-то бесценное ушло из ее жизни. Конечно же, это была дружба Гилберта. О, почему она должна потерять ее вот так?
— Что стряслось, милочка? — спросила Фил, приближаясь в озаренном луной сумраке.
Аня не ответила. В эту минуту ей хотелось, чтобы Фил была за тысячу миль от нее.
— Я догадываюсь, что ты взяла и отказала Гилберту Блайту. Анна Ширли, вы просто идиотка!
— Ты считаешь идиотизмом отказаться выйти замуж за человека, которого я не люблю, — холодно отозвалась вынужденная ответить Аня.
— Ты видишь любовь и не узнаешь ее. Вымудрила что-то там такое в этом своем воображении и принимаешь это что-то за любовь и ждешь, что любовь в настоящей жизни будет похожа на то, что ты выдумала… Ого, это первая здравая мысль, какую я высказала в своей жизни! Удивительно, как это я ухитрилась?
— Фил, — попросила Аня, — пожалуйста, уйди и оставь меня ненадолго одну. Мой мир разлетелся на куски. Я хочу воссоздать его из обломков.
— И без всякого Гилберта в нем? — уточнила Фил, уходя.
Мир без Гилберта! Аня печально повторила эти слова. Не будет ли он слишком пустынным и унылым? Что ж, все это вина Гилберта. Он испортил их прекрасные товарищеские отношения. Ей просто придется научиться обходиться без них.
Глава 21
Вчерашние розы
Две недели в Болинброке Аня провела очень приятно, если не считать смутного чувства неудовлетворенности и неясной боли, возникавших в ее душе всякий раз, когда она думала о Гилберте. Впрочем, времени, чтобы думать о нем, у нее оставалось мало. В Маунт Холли, прекрасном старом имении Гордонов, где Фил собирала своих многочисленных друзей обоего пола, было очень весело. Здесь их ждала совершенно ошеломляющая череда прогулок в экипажах, танцев, пикников, катаний на лодках — всего того, что Фил объединяла под выразительной рубрикой «Забавы». Присутствие Алека и Алонзо было столь неизменным, что Аня задумалась: а делали ли они вообще что-нибудь другое, кроме того, чтобы ходить на задних лапках перед этой обманчивой и неуловимой Фил. Оба они были приятными молодыми людьми с мужественными чертами лица, но добиться от Ани мнения о том, кто из них лучше, было невозможно.
— А я так рассчитывала на то, что ты поможешь мне решить, кому из них я должна пообещать выйти замуж, — сокрушалась Фил.
— Помоги сама себе. Ты ведь настоящий эксперт по принятию решений о том, за кого должны выйти замуж другие, — довольно язвительно возразила Аня.
— О, это совсем другое дело! — с полной искренностью заявила Фил.
Но самым приятным событием за все время пребывания Ани в Болинброке стало посещение места, где она родилась, — маленького обветшалого желтого домика на окраинной улочке, домика, который она так часто рисовала в воображении. Как зачарованная смотрела она не него, когда вместе с Фил вошла в маленькую калитку.
— Он почти в точности такой, каким я его себе представляла, — сказала она. — Здесь, правда, нет жимолости под окнами, но зато есть куст сирени у калитки и… Да, здесь и муслиновые занавески на окнах. Как я рада, что он по-прежнему выкрашен в желтый цвет.
Дверь открыла очень высокая, очень худая женщина.
— Да, Ширли жили здесь двадцать лет назад, — сказала она в ответ на Анины вопросы. — Они снимали этот дом. Я их помню, как же! Они оба, друг за другом, померли — от лихорадки. Это было ужасно печально. Младенец у них остался тогда. Но я думаю, он тоже давным-давно помер. Такой был хилый. Его взяли Томас с женой — будто им своей ребятни было мало.
— Младенец не умер, — улыбнулась Аня. — Я была этим младенцем.
— Да что вы говорите! Ну и выросли же вы! — воскликнула женщина, как будто была весьма удивлена тем, что Аня не осталась младенцем. — Дайте-ка на вас глянуть. Да, есть сходство. Цветом лица и волосами вы в папашу. Он был рыжий. Но глазами и ртом вы похожи на мамашу. Она была прелестная крошка. Моя дочка училась у нее в школе и прямо с ума по ней сходила. Схоронили их в одной могиле, а школьный совет поставил надгробный камень — за заслуги в деле обучения. Может, зайдете?
— Вы позволите мне осмотреть дом? — просительно сказала Аня.
— Да конечно же, коли хотите. Времени это у вас много не займет — домишко невелик. Я все пристаю к мужу, чтобы пристроил новую кухню, да он не из тех, кто быстро берется за дело. Гостиная здесь, а там наверху две комнаты. Ступайте сами. Мне надо поглядеть, как там малыш. Комната, что выходит окнами на восток, — та самая, где вы родились. Я помню, ваша мамаша говорила, что любит глядеть на восход солнца, а еще я слыхала от нее, что родились вы как раз тогда, когда солнце всходило, и ваше личико в его лучах было первое, что она увидела.
Аня, с сердцем, переполненным чувствами, поднялась по узкой лестнице в маленькую комнату, выходящую окнами на восток, — комнату, которая была для нее святилищем. Здесь ее мать мечтала, с нежностью и радостью, о предстоящем материнстве, здесь свет восходящего солнца падал на них обеих в священный час рождения, здесь ее мать умерла. Аня смотрела на все вокруг с благоговением в душе; слезы туманили глаза. Это был один из драгоценнейших часов в . ее жизни, который с тех пор вечно сиял в ее памяти лучезарным блеском.
