Она ушла на кухню заваривать чай и все время прислушивалась к голосам в комнате, боясь пропустить что-то важное и интересное.
– Лев Сергеевич, после убийства Кротовой вы проходили свидетелем по делу и выступали в суде, – начал Торцов.
– Да, было такое.
– Значит, вы были более или менее в курсе того, как жила ваша соседка, – Торцов не то спрашивал, не то утверждал, и Ангелина пожалела, что не видит его лица.
– Скорее менее, чем более, – отвечал Гусаров. – Наши дети вместе играли, Лариса часто приводила Сашеньку к нам, когда не с кем было его оставить. Ну и когда появился этот ее кавалер, Валера, она нас познакомила. Вот, собственно, и все. Я тогда еще служил, все время пропадал на работе, и с Ларисой больше общалась моя жена, вам надо бы с ней поговорить, а не со мной. А что случилось-то? Почему вы про Ларису вдруг вспомнили?
– Дело в том, Лев Сергеевич, что Валерий Стеценко убит.
– Стеценко? А кто это?
– Тот самый Валера, сожитель Кротовой, который ее убил.
Ангелина Михайловна чуть не выронила из рук фарфоровую крышечку от заварочного чайника. Удача! Неслыханная, неожиданная удача, что она оказалась в нужный момент в квартире Гусаровых, в противном случае такая важная информация прошла бы мимо нее. Надо сегодня же доложить Максиму. А вдруг это окажется для него полезным?
Она на мгновение отвлеклась на собственные мысли и чуть не пропустила продолжение разговора.
– …у следствия есть основания полагать, что убийство Стеценко может быть местью за Кротову. И в рамках этой версии у нас намечено два направления расследования. Первое: за Кротову отомстил кто-то из ее близких друзей, возможно, бывший любовник. И второе: это была месть за убийство матери, и подозреваемым в этом случае становится сын Ларисы Александр. Алиби Александра мы проверили, он к убийству непричастен. Остаются друзья, знакомые и любовники. Вот почему я и пришел к вам.
– Но я-то чем могу вам помочь? Я не был Ларисе ни другом, ни любовником. Я просто сосед, который к тому же мало бывал дома в те годы.
Ангелина Михайловна торопливо собрала на поднос чайник, чашки и все прочее, что полагается подавать в таких случаях, и направилась в комнату. Никакая сила теперь не заставит ее покинуть эти стены, пока следователь не уйдет. Она молча, стараясь быть как можно менее заметной, подала чай гостю и хозяину, на всякий случай не обделила и себя. Пусть только этот Торцов попробует выгнать человека, который мирно пьет чай и никому не мешает! Кстати, имя у него какое-то… странное. Вроде бы совершенно обыкновенное – Аркадий Николаевич Торцов, но что-то в этом имени смущало Ангелину Сорокину и заставляло невольно тревожиться.
– Нам нужно определить круг знакомых Кротовой, – говорил между тем следователь. – Вот почему я пришел к вам в первую очередь. Не осталось ли от нее каких-нибудь бумаг?
– Нет, – покачал головой Гусаров, – ничего не осталось.
– Вы не помните, в какой детский дом отправили ее сына? Может быть, вещи и документы были вместе с ним?
– Какой детский дом, вы что? – возмутился Лев Сергеевич. – Сашеньку мы с женой взяли к себе, оформили опеку.
– Вот как? – вздернул брови следователь Торцов. – Опеку? А почему не стали усыновлять?
– Из-за квартиры, – вздохнул Гусаров. – Если бы усыновили Сашу, то квартиру Ларисы сразу же отобрали бы. А при опеке квартира остается за ребенком, и по достижении совершеннолетия он имел право делать с ней что захочет: приватизировать, продать, обменять. Конечно, когда мы взяли Сашу к себе, никакой приватизации еще не было, и продавать квартиры было нельзя, можно было только жить в них и обменивать. Но мы с женой хотели, чтобы у мальчика была своя жилплощадь, когда он вырастет.
– Что ж, вполне понятно. А кто забирал вещи Кротовой после ее смерти? Родственники? Или вы с супругой?
Лев Сергеевич махнул рукой и сделал глоток из своей чашки.
– Да помилуйте, какие там вещи? И потом, знаете, мы, наоборот, старались никаких вещей из квартиры Ларисы не брать, чтобы ничто не напоминало ребенку о трагедии. Пусть вокруг него будет все новое, незнакомое, и пусть начнется новая жизнь, в которой не будет страшных воспоминаний. Вот так мы с женой рассуждали. Мы тогда даже одежду Сашке всю новую купили, и книжки, и игрушки, и альбомы, и карандаши, и краски.
– А мебель? – поинтересовался Торцов. – Мебель тоже не забирали?
– Нет, все продали по объявлению. И мебель, и ковер, и посуду, которая была поприличнее, – все продали и деньги на Сашино имя положили в сберкассу, а что совсем старое и негодящее было – дворникам отдали и уборщице из ЖЭКа, которая наш подъезд мыла.
– Ну а личные бумаги, документы? Они-то куда делись?
– Те бумаги, которые необходимы, мы оставили: свидетельство о смерти Ларисы, копию приговора, Сашино свидетельство о рождении, удостоверение на участок на кладбище, квитанционные книжки на оплату коммунальных услуг и телефона.
– А записная книжка Кротовой? Не помните, куда она делась?
– Так ее вроде и не было… – Лев Сергеевич задумчиво посмотрел в потолок, потом спохватился: – Нет, кажется, была. Точно, была, я помню, Люся, это моя жена, обзванивала знакомых Ларисы насчет похорон и поминок. А как она могла бы им звонить, если бы записной книжки не было? Значит, она была.
– Вот-вот, – встрепенулся следователь, – это очень важно. Много народу обзвонила ваша супруга?
– Ну, сколько человек она обзвонила – этого я не знаю, а только на похоронах и поминках человека три-четыре было, подружки Ларисины.
– Только подружки? – строго спросил Торцов. – А мужчины? Мужчины какие-нибудь были из числа знакомых Кротовой?
– Нет, насколько я помню, посторонних мужчин не было. Были только соседи из нашего дома, которые знали Ларису, сотрудники ЖЭКа, где она работала, да вот эти три-четыре девахи.
– Понятно. И куда потом делась эта записная книжка?
– Да кто ее знает? Наверное, Люся выбросила.
– Выбросила?
– Да, конечно. Она все личные вещи Ларисы выбросила, чтобы Сашка случайно не наткнулся.
Ангелина Михайловна сидела замерев, уткнув глаза в свою чашку, и боялась пропустить хоть слово. Вот и получены ответы на все вопросы. Конечно, это совсем не те ответы, которые нужны Максиму, он предпочел бы, чтобы то, что ему нужно, все-таки нашлось. Но теперь она знает совершенно точно, что этого нет. Если оно и было когда-то, то давно сгнило на помойке.
* * *
Ардаев вышел из подъезда, сел в свою машину, завел двигатель. Все оказалось даже проще, чем он предполагал. Давно надо было так поступить, а не ждать, пока эти неуклюжие Сорокины что-нибудь разузнают. Если полагаться на эту парочку, то ждать можно до морковкиного заговенья.
А Ангелина-то хороша! Тоже мне, театралка, любительница высокого искусства, на имя даже не прореагировала. Когда Ардаев у одного своего проверенного знакомого заказывал удостоверение следователя следственного комитета при прокуратуре, он специально выбрал это имя – Аркадий Николаевич Торцов. Он с самого начала закладывался на то, что Сорокина будет присутствовать при разговоре, потому что она целыми днями торчит у Гусарова, а если бы ее не оказалось, Ардаев попросил бы пригласить соседей, которые теперь живут в квартире Кротовой. У него и объяснение этому было заготовлено: надо узнать, не приходил ли кто-нибудь, не искал ли сына Ларисы или ее родственников. В общем, он нашел бы что сказать. И Сорокина, а возможно, и ее муж обязательно услышали бы это имя – Торцов Аркадий Николаевич. Ардаеву было скучно, ему хотелось тонкого юмора и неожиданных поворотов в разговоре, ему не хватало адреналина… Но ничего такого не случилось, Сорокина на имя не прореагировала.
