— Несколько месяцев после этого я бродил по берегу, — сказал он печально. — Все искал ее бедное, милое тело, но море так и не отдало его мне. Но когда-нибудь я все равно найду ее, мистрис Блайт… когда-нибудь я найду ее. Она ждет меня. Я хотел бы рассказать вам, как она выглядела, но не могу. Иногда я вижу легкий серебристый туман, висящий над дюнами на рассвете, и он кажется мне похожим на нее, а иногда я вижу тонкую белую березку в лесах, вон за теми полями, и она напоминает мне о Маргарет. У нее были темные волосы, прелестное маленькое белое личико и длинные изящные пальцы, как у вас, мистрис Блайт, только смуглее, так как она была девушкой из прибрежной деревни. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, что море окликает меня как в давние дни, и кажется, будто это зовет меня пропавшая Маргарет. А когда дует штормовой ветер и волны рыдают и стонут, мне слышатся в них ее причитания. Когда же они смеются в веселый, солнечный день, мне чудится, что это ее смех — мелодичный, озорной, легкий смех пропавшей Маргарет. Море отняло ее у меня, но когда-нибудь я снова найду ее, мистрис Блайт. Оно не может вечно держать нас в разлуке…
— Я рада, что вы рассказали мне о ней, — негромко отозвалась Аня. — Я часто удивлялась, почему вы прожили всю жизнь один.
— Я не смог полюбить никого другого. Пропавшая Маргарет взяла с собой мое сердце, — сказал влюбленный, который пятьдесят лет оставался верен своей утонувшей невесте. — Вы ведь не против, мистрис Блайт, если я буду часто говорить с вами о ней? Теперь для меня это удовольствие — вся боль давно ушла из воспоминаний о ней, осталась одна лишь радость. Я знаю, вы никогда не забудете ее, мистрис Блайт. А если грядущие годы принесут, как я надеюсь, в ваш дом других малышей, обещайте мне, что расскажете им историю пропавшей Маргарет, чтобы ее имя не было забыто живущими на земле.
Глава 21
Преграды сметены
— Аня, — сказала Лесли, неожиданно прервав недолгую паузу в разговоре, — ты даже не знаешь, до чего хорошо сидеть опять здесь с тобой — и шить, и говорить, и молчать вместе.
Они сидели в «голубоглазых травах»
[31]
на берегу ручья в Анином саду. Рассеянная тень от высоких берез падала на них; мимо, искрясь и журча, бежала вода; вдоль дорожек цвели розы. Солнце начинало клониться к закату, а воздух был полон музыки, в которой слились и песнь ветра в елях за домом, и мелодия волн у песчаной косы, и звон колокола, доносившийся со стороны церкви, возле которой спала вечным сном белая малютка. Аня любила этот звон, хотя теперь он наводил грустные думы.
Она с любопытством взглянула на Лесли — та опустила свое шитье на колени и говорила свободно, без всякой принужденности, что было весьма необычно для нее.
— В ту ужасную ночь, когда ты была при смерти, — продолжала Лесли, — я не спала и все думала, что, возможно, никогда больше уже не будет ни наших бесед, ни прогулок вдвоем, ни шитья в саду или у камина. И тогда ко мне пришло понимание того, чем именно стала для меня твоя дружба… что именно ты стала значить в моей жизни… и какой отвратительной свиньей я была по отношению к тебе.
— Лесли! Лесли! Я никогда и никому не позволяю поносить моих друзей!
— Но это правда. Именно такой — отвратительнейшей свиньей — я и была. Есть нечто, в чем я должна признаться тебе, Аня. Наверное, ты будешь презирать меня, но я должна признаться… Аня, этой зимой и весной бывали такие минуты, когда я ненавидела тебя.
— Я знала об этом, — спокойно ответила Аня.
— Знала?
— Да, я видела это по твоим глазам.
— И тем не менее продолжала любить меня и быть моим другом!
— Но ведь ты только иногда испытывала ко мне чувство ненависти, Лесли. В остальное время ты, я думаю, любила меня.
— Да, конечно. Но то отвратительное чувство всегда присутствовало где-то в глубине моей души и портило эту любовь. Я подавляла его… порой забывала о нем… но иногда оно нарастало и всецело завладевало мной. Я ненавидела тебя, потому что завидовала тебе… Иногда я просто умирала от зависти. У тебя прелестный маленький домик… и любовь… и счастье… и радостные мечты — все то, чего я так хотела и никогда не имела… и никогда не смогу получить. О, никогда не смогу получить! Именно это и терзало мою душу. Я не завидовала бы тебе, если бы имела хоть какую-то надежду, что моя жизнь когда-нибудь будет иной. Но я не имела этой надежды… не имела… и это казалось несправедливым и вызывало возмущение… и причиняло боль… и поэтому временами я просто ненавидела тебя. Я так стыдилась этого чувства — я и сейчас умираю от стыда, — но справиться с ним не могла. В ту ночь, когда меня терзал страх, что ты можешь умереть, я думала о том, что это будет наказанием мне за мою порочность… а я так любила тебя в ту ночь. Аня, с тех пор как умерла моя мать, в моей жизни не было ничего, что я могла бы любить, — ничего, кроме старой собаки Дика… а это так ужасно, когда нет ничего, что можно любить… жизнь так пуста… и эта пустота хуже всего… а ведь я могла бы любить тебя так глубоко… но эта отвратительная зависть отравила все…
Лесли дрожала, и неистовство чувств делало ее речь почти бессвязной.
— Не надо, Лесли, — умоляла Аня, — не надо. Я понимаю… Не будем больше говорить об этом.
— Я должна сказать все — должна! Когда я узнала, что ты будешь жить, я поклялась, что расскажу тебе все, как только ты поправишься… что я не буду принимать твою дружбу и твое общество как должное, скрывая от тебя, насколько я недостойна их. Но я так боялась, что это восстановит тебя против меня.
— Можешь не бояться, Лесли.
— Ах, я так рада… так рада, Аня. — Лесли изо всех сил стиснула свои загорелые, загрубевшие от работы руки, чтобы они не дрожали. — Но я расскажу тебе все, раз уж начала. Ты наверняка не помнишь ту минуту, когда мы впервые увидели друг друга. Это произошло не в тот вечер на берегу…
— Нет, это случилось в тот вечер, когда я и Гилберт ехали домой. Ты гнала стадо гусей с холма. Как же мне не помнить той минуты! Меня восхитила твоя красота, и долгое время после этой случайной встречи я горела желанием узнать, кто ты.
— Я знала, кто ты, хотя до этого ни разу не видела ни тебя, ни Гилберта. Я лишь слышала, что сюда приезжает новый доктор со своей молодой женой и что они поселятся в домике мисс Рассел. Я… я ненавидела тебя, Аня, в ту самую минуту…
— Я почувствовала, что ты смотришь на меня с неприязнью, но затем засомневалась — подумала, что, должно быть, ошиблась, — почему бы вдруг незнакомый человек стал испытывать ко мне враждебные чувства?
— Я испытывала их потому, что ты казалась такой счастливой. О, теперь ты согласишься, что я отвратительнейшая свинья: ненавидеть другую женщину только потому, что она счастлива! И когда ее счастье ничего не отнимает у меня! Вот почему я так долго не приходила навестить тебя. Я отлично знала, что мне следует нанести вам визит — даже наши простые деревенские обычаи требовали этого. Но я не могла… Я часто смотрела на тебя из моего окна — мне было видно, как ты прохаживаешься с мужем по саду в вечерние часы и как ты бежишь по тополевой аллее встречать его. Я смотрела и страдала… Но вместе с тем мне хотелось прийти к тебе. Я чувствовала, что не будь я столь несчастна, я могла бы полюбить тебя и найти в тебе подругу, какой у меня никогда не было, — настоящую, близкую подругу моего возраста. А помнишь тот вечер на берегу? Ты боялась, что я сочту тебя сумасшедшей, но сама, должно быть, подумала, что сумасшедшая я.
