— Да, я возвращалась домой в сумерки с могилы Мэтью, а ты вышел из калитки, и я, обуздав гордыню, заговорила с тобой.
— И передо мной раскрылись небеса, — добавил Гилберт. — С того момента я с нетерпением ждал завтрашнего дня. Когда я расстался с тобой у вашей калитки в тот вечер и шел домой, я был счастливейшим мальчишкой на свете. Аня меня простила!
— Я думаю, прощать должен был главным образом ты. Я была неблагодарной маленькой негодницей — и это после того, как ты, по сути дела, спас мне жизнь в тот день на пруду. А каким тяжким казался мне поначалу этот груз долга! Нет, право, я не заслуживаю счастья, которое пришло ко мне.
Гилберт засмеялся и крепко сжал девичью руку, что носила подаренное им «колечко невесты». Это было колечко из жемчужинок, Аня отказалась носить кольцо с бриллиантом.
— Мне никогда по-настоящему не нравились бриллианты, с тех пор как я выяснила, что они вовсе не те прелестные фиолетовые камни, какими я их воображала. Бриллиант всегда будет напоминать мне о моем давнем разочаровании.
— Но жемчуг — к слезам, — возразил Гилберт. — Так говорит старая легенда.
— Я не боюсь этого. Слезы могут быть и слезами счастья. В самые счастливые моменты моей жизни у меня на глазах были слезы: когда Марилла сказала мне, что я смогу остаться в Зеленых Мезонинах… когда Мэтью подарил мне первое в моей жизни красивое платье… когда я услышала, что ты поправишься после тифа. Так что подари мне жемчуг на обручальное кольцо, Гилберт, и я охотно приму горе жизни вместе с ее радостью.
Но в этот вечер наши влюбленные думали только о радости, а совсем не о горе. Ведь завтра будет днем их свадьбы, и Дом Мечты ждет их на туманном, лиловом берегу гавани Четырех Ветров.
Глава 4
Первая невеста в Зеленых Мезонинах
Утром в день свадьбы Аня проснулась и увидела, что мерцающий солнечный свет льется в окно маленькой комнатки в мезонине и резвый сентябрьский ветерок весело играет с занавесками.
«Я так рада, что солнышко посветит на меня», — подумала она, чувствуя себя совершенно счастливой.
Ей вспомнилось то утро, когда она впервые проснулась в этой комнатке, — тогда солнечный свет пробирался к ее постели сквозь пушистое белое облако цветущей Снежной Королевы. То пробуждение не было счастливым, ведь оно возвращало ее к горькому разочарованию предыдущего вечера… Но с тех пор эту маленькую комнатку освятили и сделали такой дорогой Аниному сердцу прекрасные годы детских мечтаний и девичьих грез. Сюда она весело возвращалась после каждого недолгого отсутствия, у этого окна она стояла на коленях в ночь горькой муки, когда думала, что Гилберт умирает, и у него же с невыразимой радостью в душе сидела она в вечер своей помолвки. Много счастливых и не так уж много горестных бдений прошло в этих стенах, а сегодня она должна покинуть их навсегда. Пятнадцатилетняя Дора станет ее наследницей и поселится здесь. Но Аня и не хотела, чтобы было иначе; с маленькой комнаткой в мезонине были связаны священные воспоминания детства и юности — дорогого прошлого, последнюю страницу которого предстояло перевернуть сегодня, прежде чем откроется новая глава — глава замужества.
То утро в Зеленых Мезонинах проходило в радостных хлопотах. Диана приехала пораньше, чтобы помочь, а привезенных ею маленького Фреда и маленькую Анну Корделию тут же увели в сад Дора и Дэви.
— Только смотрите, чтобы маленькая Анна Корделия не испачкала платьице, — обеспокоенно предупредила Диана.
— Можешь без опасений доверить ее Доре, — сказала Марилла. — Эта девочка разумнее и осмотрительнее большинства известных мне матерей. В некоторых отношениях она просто чудо. Не то что другая, безалаберная, которую я растила.
И, оторвав взгляд от салата-оливье, который готовила, Марилла улыбнулась Ане. Можно было даже заподозрить, что «безалаберная» ей все же нравится больше.
— Дэви и Дора — славные дети, — сказала миссис Линд, предварительно убедившись, что близнецы ее не слышат. — Дора такая женственная и хозяйственная, а Дэви превращается в очень толкового парня. Он уже не прежний ужасный озорник.
— Я никогда не была в таком смятении, как в те первые полгода, которые он провел здесь, — призналась Марилла. — Ну а потом я, вероятно, просто привыкла к нему. В последнее время он очень интересуется земледелием — хочет, чтобы я позволила ему в будущем году заняться нашей фермой. Возможно, я так и поступлю, поскольку мистер Барри хотел бы в скором будущем отказаться от аренды нашей земли и нам все равно придется устраиваться как-то по-новому.
— Замечательная погода сегодня, — сказала Диана, закрывая огромным передником свой шелковый наряд. — Более прелестного дня для свадьбы не могло бы быть, даже если бы ты, Аня, заказывала его по каталогу Итонз.
— Слишком уж много денег уплывает с нашего острова в этот самый Итонз, — раздраженно заявила миссис Линд. Она была самой решительной противницей спрутоподобных универсальных магазинов и никогда не упускала случая заявить о своих взглядах во всеуслышание. — А что до этих каталогов, так они теперь Библия авонлейских девушек, вот что я вам скажу. Каждая из них по воскресеньям часами сидит над таким вот каталогом, вместо того чтобы изучать Священное Писание.
— Ими очень удобно занимать детей, — сказала Диана. — Фред и маленькая Аня могут часами рассматривать картинки…
— Я занимала десять детей без помощи каталога Итонз, — суровым тоном заявила миссис Линд.
— Ну, полно вам, не ссорьтесь из-за каталога Итонз, — весело сказала Аня. — Вы же знаете, это величайший день в моей жизни. И я так счастлива, что хочу, чтобы все остальные тоже были счастливы.
— Надеюсь, детка, твое счастье продлится долго, — вздохнула миссис Линд. Она действительно надеялась на это и верила, что так и будет, но боялась, что слишком откровенно похваляться своим счастьем — значит бросать Провидению нечто вроде вызова. Аню, ради ее же собственного блага, следовало немного отрезвить.
Но все равно по старым, покрытым домотканым ковром ступеням спустилась в тот сентябрьский полдень счастливая и красивая невеста — первая невеста в Зеленых Мезонинах, стройная, с сияющими глазами, в дымке девичьей вуали, с охапкой роз в руках. Гилберт, ожидавший ее в передней первого этажа, смотрел вверх на нее полными обожания и восторга глазами. Наконец он мог назвать ее своей, эту так давно любимую им Аню, сердце которой он завоевал после долгих лет терпеливого ожидания. Это к нему она шла. Достоин ли он своей невесты? Сможет ли он сделать ее такой счастливой, как надеется? Что, если он не оправдает ее ожиданий… если он окажется не на высоте требований, предъявляемых ею к мужчине?.. Но она протянула ему руку, их глаза встретились, и все сомнения унеслись прочь — их сменила радостная уверенность. Они принадлежат друг другу, и что бы ни сулила им жизнь, она никогда не сможет изменить это.
Они поженились в лучах солнечного света, в старом саду, окруженные давно знакомыми, любящими лицами добрых друзей. Мистер Аллан обвенчал их, а его преподобие Джо произнес то, что миссис Линд позднее провозгласила «самой красивой свадебной молитвой», какую она только слышала в своей жизни. Птицы не так уж часто поют в сентябре, но одна из них, сидя на какой-то скрытой от взоров ветке, выводила чарующе сладкую мелодию, пока Гилберт и Аня произносили свои бессмертные обеты. Аня слушала ее и трепетала от радости, а Гилберт удивлялся лишь тому, что все птицы на свете не разразились ликующей песнью. Пол слышал ее и потом написал о ней лирическое стихотворение, одно из тех, которыми больше всего восхищались читатели его первого томика стихов. А Шарлотта Четвертая испытывала блаженную уверенность в том, что это добрый знак для ее обожаемой мисс Ширли. Птица пела, пока церемония не кончилась, а затем завершила свою песнь безумной и радостной трелью. Никогда этот старый, окруженный садами серо-зеленый дом не знал более счастливого, более веселого полудня. Все старые шутки, звучавшие на свадьбах, вероятно со времен Эдема, были востребованы и казались такими свежими, остроумными и забавными, как если бы никогда еще не произносились. Смех и радость царили весь день, а когда Аня и Гилберт уезжали, чтобы успеть на поезд, отходящий из Кармоди — на станцию их вез Пол — у близнецов уже были наготове рис и старые туфли, в бросании которых также приняли участие доблестные Шарлотта Четвертая и мистер Харрисон. Марилла стояла у ворот и следила, как удаляющийся экипаж катит по окаймленной золотарником длинной дорожке. Аня обернулась, чтобы в последний раз помахать рукой на прощание. Она уехала — Зеленые Мезонины больше не были ее домом; лицо Мариллы казалось очень серым и старым, когда она обернулась к дому, который Аня четырнадцать лет, даже во время своего отсутствия, наполняла светом и жизнью.
