— А ты заметил, Джильберт, — задумчиво спросила Энн, — когда люди начинают со слов, что они считают своим долгом что-то тебе сообщить, то надо готовиться услышать какую-нибудь неприятность? Почему никто не считает своим долгом пересказать тебе то хорошее, что они о тебе слышали? Вчера в школу опять заявилась миссис Донелл. Она, видите ли, считает своим долгом уведомить меня, что миссис Эндрюс не нравится, что я читаю детям сказки, а мистер Роджерсон недоволен успехами Прилли в арифметике. Если бы Прилли поменьше строила мальчикам глазки, а побольше бы смотрела на грифельную доску, дела с арифметикой у нее шли бы получше. Я просто уверена, что все задачки за нее решает Джек Джиллис, хотя ни разу не сумела застать его на месте преступления.
— А ты сумела убедить юного отпрыска Донеллов смириться со своим невообразимым именем?
— Да, — со смехом отвечала Энн, — но это мне далось нелегко. Поначалу, когда я называла его Сен-Клером, он просто не поворачивал голову, а когда его соседи толкали его в бок, он поднимал на меня глаза с таким удивленным видом, словно я назвала его Джоном или Чарли: откуда ему знать, что я обращаюсь к нему? Тогда я решила после уроков поговорить с ним. Я сказала ему: твоя мама хочет, чтобы я называла тебя Сен-Клером, и я не могу идти против ее желания. Он понял мое положение — он вообще очень разумный мальчик — и сказал, что разрешает мне звать его Сен-Клером, но что отлупцует любого мальчишку, который посмеет так к нему обратиться. Пришлось ему сказать, что никакой драки я не допущу. С тех пор я зову его Сен-Клером, а мальчики — Джейком, и все счастливы. Он говорит, что хочет стать столяром, но миссис Донелл требует, чтобы я подготовила его к карьере университетского профессора.
Упоминание об университете напомнило Джильберту о его собственных планах, и они долго и увлеченно обсуждали их с Энн, уверенные, как и все молодые люди, что впереди у них нехоженая дорога, за каждым поворотом которой их ждут счастливые неожиданности.
Джильберт уже окончательно решил, что будет учиться на врача.
— Это замечательная профессия, Энн, — горячо говорил он. — Человек должен всю жизнь с чем-нибудь бороться. Так вот, я хочу бороться с болезнями, болью и невежеством. Я хочу хоть немного увеличить сумму человеческих знаний. Люди, жившие до меня, так много для меня сделали, что мне хочется сделать что-то для тех, которые будут жить после.
— А мне хочется сделать жизнь красивее, — мечтательно сказала Энн. — И не так уж важно, будут ли люди больше знать — хотя это тоже очень важно, — но мне хочется, чтобы благодаря мне их жизнь была бы хоть немного счастливее, чтобы у них зарождались добрые мысли и чувства.
— По-моему, это у тебя и так хорошо получается.
И Джильберт был прав. Энн от рождения излучала свет и тепло. Когда она даже мельком улыбалась человеку или говорила ему ласковое слово, этому человеку казалось, что на него упал солнечный луч, и ему хотя бы ненадолго становилось светлее и теплее на душе. Наконец Джильберт с сожалением встал:
— Пора идти. Надо еще забежать к Макферсонам. Зануда Сперджен приехал из колледжа на воскресенье. Надеюсь, он привез книжку, которую профессор Бойд обещал прислать.
— А мне надо готовить ужин для Мариллы. Она поехала навестить миссис Киз и скоро должна вернуться…
К приезду Мариллы ужин был готов: в очаге потрескивали дрова, стол украшала ваза с выбеленными морозом папоротниками и багряными листьями кленов, кухню наполнял аппетитный запах поджаренной грудинки. Но Марилла опустилась в свое кресло с глубоким вздохом.
— У тебя стало хуже с глазами, Марилла? Или голова болит? — встревоженно спросила Энн.
— Нет. Я просто устала… и не знаю, как мне быть. Мэри совсем плохо… Ей, видимо, осталось совсем недолго жить. И что же тогда будет с ее детишками?
— А что, дядя ничего не пишет?
— Написал. Мэри только что получила от него письмо. Он работает на лесозаготовках и живет в бараке. Раньше весны он детей забрать не сможет. К тому времени он надеется жениться, и тогда у него будет дом, где они смогут жить. Но надо, чтобы их кто-нибудь из соседей взял до весны. Мэри говорит, что просто не в силах обратиться к соседям с такой просьбой. Она вообще-то не очень с ними ладила. Я знаю, в глубине души Мэри надеется, что детей возьму я… Она этого не говорит, но я читаю это у нее в глазах.
— Да?! — воскликнула Энн. — Ну и возьми их, Марилла!
— Я не кидаюсь в пропасть очертя голову, как ты, Энн, — довольно резко ответила Марилла. — Какое тут родство — троюродная тетка. Седьмая вода на киселе… И это такая ответственность — взять в дом двоих шестилеток… Да еще близнецов.
Марилле казалось, что воспитывать близнецов гораздо сложнее, чем просто двух детей.
— Близнецы — это очень интересно… По крайней мере, если их только одна пара, — улыбнулась Энн. — Вот когда их две или три пары, то это начинает приедаться. Почему бы тебе не заняться их воспитанием, Марилла, — тебе ведь скучно одной, когда я в школе?
— Не думаю, что с ними мне станет так уже весело, а вот беспокойства будет невпроворот. Если бы они были постарше — хотя бы твоего возраста, когда тебя привез Мэтью. Дора-то тихая послушная девочка, а вот Дэви — бедовый парень.
Энн любила детей, и у нее болело сердце за близнецов миссис Киз. Она очень хорошо помнила свое обездоленное детство. Энн знала, что у Мариллы было единственное слабое место — ее решимость неуклонно следовать велению долга, и стала весьма искусно приводить соответствующие доводы:
— Если Дэви озорник, ему тем более нужна строгая рука. Разве не так, Марилла? А если мы их не возьмем, то неизвестно, к кому они попадут и как их будут воспитывать. Что, если их возьмут Спротты? Миссис Линд говорит, что Генри Спротт жуткий сквернослов и его детей страшно слушать. Разве не ужасно будет, если дети Мэри тоже начнут сквернословить? Или, допустим, они попадут к Виггинсам. Миссис Линд говорит, что мистер Виггинс пускает на продажу все, что приносит ферма. А его дети питаются одним снятым молоком. Неужели тебе хочется, чтобы твоих родственников морили голодом, Марилла, даже если они троюродные племянники? Мне кажется, что взять детей — наш долг.
— Видимо, так, — уныло подтвердила Марилла. — Надо, наверное, сказать Мэри, что мы их возьмем. И нечему так радоваться, Энн! На тебя ляжет много дополнительной работы. Глаза у меня стали такие слабые, что я совсем не могу шить, так что шить и чинить им одежду придется тебе. А ты не любишь шить.
— Терпеть не могу, — спокойно отозвалась Энн. — Но если ты по велению долга готова взять этих детей, Марилла, то и я по велению долга готова шить для них. Это вообще полезно — заставлять себя делать то, что не нравится, если, конечно, в меру.
Глава восьмая МАРИЛЛА ПРИВОЗИТ ДОРУ И ДЭВИ
Миссис Рэйчел Линд сидела у окна и вязала покрывало — точь-в-точь как несколько лет назад, когда Мэтью Кутберт отправился на станцию за своим, как она выразилась, «импортным сиротой». Но тогда стояла весна, а сейчас наступила поздняя осень, с деревьев облетели все листья и на полях осталась лишь коричневая жухлая стерня. Солнце уже опускалось за темную кромку леса к западу от Эвонли, когда на бугре — как и несколько лет назад — показалась тележка, в которую была впряжена рыжая кобыла. Миссис Рэйчел внимательно вгляделась.
