Книга Джевдет-бей и сыновья, страница 126. Автор книги Орхан Памук

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Джевдет-бей и сыновья»

Cтраница 126

— Что же, ты хочешь разорвать помолвку? — спросил Омер — отчасти чтобы не молчать, отчасти же желая, чтобы Назлы почувствовала себя виноватой. В голове беспорядочно роились мысли. Хотелось сказать что-нибудь ироничное, но не получилось.

— Нет, не хочу! — закричала Назлы. Голос ее упал до шепота: — Я тебя… — Она осеклась, низко склонила голову, потом гордо подняла ее. Должно быть, это далось ей нелегко. — Мне очень нравились твои письма с железной дороги. Ты в них над всем смеялся и иронизировал, и мне казалось, что я с тобой согласна. Но теперь я понимаю, что я не из тех людей, которым нравится над всем издеваться.

Омер почувствовал, что его несправедливо обидели и у него есть право возмутиться.

— В тех письмах я писал также, что хочу быть завоевателем!

— Ах, это слово! Как это по-детски, как наивно! Этого я уж точно понять не смогу. Вижу, как много оно для тебя значит, с какой серьезностью ты его произносишь, удивляюсь и чувствую себя виноватой, что не могу тебя понять, но не понимаю, и все тут!

Вот теперь Омер точно почувствовал, что столкнулся с несправедливостью.

— Да, это так! Тебе меня не понять!

— До чего же ты себе нравишься! — воскликнула Назлы. — Должно быть, тебе известно что-то такое, что неизвестно мне. И поэтому…

— Это страсть к жизни! — проговорил Омер и закричал: — Но должен тебе сказать, что я не привык к таким странным разговорам! Не понимаю, как вообще можно говорить о таких вещах! Я не хочу быть человеком, который может спокойно говорить на любую тему… Я хочу быть самим собой. Жить, смеяться над тем, над чем мне угодно, быть самым умным и сильным, и… — Он вдруг замолчал. — Да, я, должно быть, дурной человек. Я не похож на турка. Не могу молчать и все время думаю о себе. Всех, все на свете воспринимаю как средство для достижения своих целей. Я странный человек, и знаю это. Я честолюбив, труслив, теперь вот пьян. Я знаю, что такое Европа… — Он встал на ноги. — Ужин… Может быть, я тунеядец? Но на железной дороге я трудился больше всех. Как это отвратительно… Женюсь… Хочу… Боюсь… — бормотал он все более неразборчиво и мучался вопросом, что сейчас думает о нем Назлы. Захотелось ее обнять, но он видел, как испуганно она на него смотрит. Потом понял, что его клонит в сон, и усмехнулся: — И зачем я столько выпил?

— Тебе нехорошо, — сказала Назлы. — Возвращайся в отель и ложись спать.

— Если бы ты знала, как мне хотелось бы остаться с тобой!

— Хотя бы не стой посреди комнаты, сядь!

— Что я за человек? Каким я выгляжу в твоих глазах?

— Наверное, это ты там, в Европе приучился думать о себе. Ты сам об этом говорил.

— Да, правда. Это меня и делает дурным человеком! Ум! Или нет, я сам! Я знаю, что я — это я. Здесь об этом никто не думает, только я один. Только я один полностью отдаю себе отчет в том, что я — это я, и поэтому становлюсь все более странным. Превращаюсь в животное! Да, я животное — у меня дурные мысли кипят в голове, кем еще я могу быть среди здешних здоровых душой и телом, уравновешенных людей? К тому же я хозяин, патрон… Отвратительный, хитрый, двуличный тип. Что, по-твоему, важнее?

— Пожалуйста, хватит, я не могу больше это слышать! — взмолилась Назлы, закрыла лицо ладонями и вдруг подняла голову: — Папа идет!

Омер ничего не слышал.

— Правда?

— Да, это точно он. Я знаю его шаги.

— Ну ладно, я все равно уже собирался уходить, — сказал Омер. — Котлеты были замечательные, большое спасибо. Что мы будем делать дальше? Я ведь почему так много работаю и зарабатываю? Потому что презираю… Завтра прийти?

— Как хочешь.

Снизу послышался звук открываемой двери, потом шаги на лестнице.

— Ну, вот и он. Я знаю, твой отец меня терпеть не может. Меня все ненавидят. И справедливо… Потому что я и патрон, и…

В прихожей открылась дверь. Мухтар-бей кашлянул и, должно быть, начал снимать пальто.

— Папа, это вы? — крикнула Назлы.

— Я, я!

— Что случилось?

Вместо ответа послышалось шарканье тапочек, и через пару секунд Мухтар-бей появился в гостиной.

Омер по-прежнему стоял посредине комнаты. Заметив, что Мухтар-бей с гневным видом смотрит на бутылку, растерянно проговорил:

— А мы тут ужинали… Рад вас видеть!

— Вино, значит, пили? — спросил Мухтар-бей.

— Взяли одну из твоих бутылок со шкафчика на кухне, — сказала Назлы и тоже почему-то встала.

— Мою бутылку, со шкафчика на кухне… — пробормотал Мухтар-бей. Увидел, что Назлы направилась к нему, и, похоже, встревожился.

— Что с вами, папа?

— Со мной не все в порядке. Как оказалось… — сказал Мухтар-бей. Потом снова пробормотал: — Со шкафчика… Вино, значит!.. — и вдруг закричал: — Молодой человек! Молодой человек, я не позволю вам, слышите, не позволю пить вино в такое время в доме незамужней девушки!

— Простите?

— Не позволю, понял?

— Папа, что случилось?

— Я и так, впрочем, уже собирался уходить.

— Нет, постой! Я хочу с тобой поговорить, — сказал Мухтар-бей и взял дочь за руку. — Ну-ка, что с тобой? Ты тоже пила! А теперь еще и плачешь. Прошу тебя, уходи в свою комнату и ложись спать.

— Папа, пожалуйста! — проговорила Назлы и начала плакать, уже не пытаясь сдержаться.

— Все это очень дурно! Очень! Уходи к себе и ложись. Мухтар-бей еще в своем уме и не забыл, что такое нравственные устои. Из ума, хвала Аллаху, еще не выжил. Уходи и ложись спать, иначе я буду вынужден впервые в жизни, как отец, применить силу!

Назлы, рыдая, вышла из гостиной.

— Я, если хотите, тоже пойду, — сказал Омер, однако, взглянув Мухтар-бею в лицо, сел в кресло.

— Нет-нет, не уходи пока, сядь! Я на тебя не сержусь. Сейчас я не могу на тебя сердиться. Посиди немного, мне нужно тебе кое-что сказать. Потом уйдешь. Первым делом я скажу вот что: если моя незамужняя дочь посреди ночи — или в девять часов вечера, неважно — сидит дома наедине с мужчиной и пьет вино, что противоречит всем общепринятым нормам морали, то вина за это в первую очередь лежит не на ком-нибудь, а на мне. Да, я виню себя в том, что пренебрег своими отцовскими обязанностями. Из-за некоторых своих неприятностей я перестал замечать то, что происходит у меня под носом. Да, сердиться на тебя я не вправе. Однако ты тоже виноват. Я понимаю, что вы помолвлены и скоро поженитесь, и тем не менее нахожу твое поведение неправильным. — Мухтар-бей указал рукой на дверь и прибавил: — Она, конечно, тоже виновата, но она все-таки девушка!

Омер не испытывал ни смущения, ни угрызений совести. С самого раннего детства в подобных ситуациях он неизменно испытывал чувство собственного превосходства и правоты. Именно с таким чувством он слушал сейчас Мухтар-бея. Однако чтобы уйти от неприятного разговора, он, с таким видом, будто делает будущему тестю одолжение, проговорил:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация