«Идет сзади, смотрит мне в затылок и говорит», — думал Мухиттин.
Открылась дверь, и в коридоре показался молодой человек с чашками на подносе.
— Не нужно чая, гость уже уходит, — сказал профессор.
Мухиттин внезапно повернулся к нему:
— Вы ошибаетесь. Ошибаетесь! Мой отец был достойнейшим человеком!
Гыясеттин-бей открыл дверь и сказал с высокомерным видом:
— Может быть, я и ошибаюсь относительно твоего отца, но относительно тебя — нет. Я таких, как ты, знаю! На все готовы, только бы не пострадали их гордость и самомнение.
— Сколько вы, однако, всего знаете! — проговорил Мухиттин, стараясь казаться насмешливым.
— Да уж знаю. Во всяком случае, мне точно известно, что с такими, как ты, я дел не имею! — сказал Гыясеттин Каан и засунул руки в карманы.
— Хорошо, хватит! — буркнул Мухиттин и повернулся к профессору спиной. «Смотрит мне вслед… Обернуться? Нет, зачем…» Не оборачиваясь, Мухиттин вышел на улицу.
Темнело. Брусчатые улицы Ускюдара были заполнены народом. На небе не было ни облачка. Мухиттин заметил нескольких чаек. «Что случилось? Только что я был на седьмом небе, а теперь попал в ад! Вышвырнули меня из рая! Просчитался! Смешно!» Ему и в самом деле захотелось смеяться: «Взять, что ли, справку в муниципалитете, что я неумный человек?» Одна из чаек спланировала вниз, жалобно крикнула и улетела прочь. «Будет дождь, — пробормотал Мухиттин. — Дождь… Мир… Да, вышвырнули меня из рая! Почему?» Он понимал, что ироничное настроение стремительно исчезает, но принудил себя еще раз усмехнуться. «Как разозлился старый хрыч! Почему? В чем дело? — думал он, подходя к пристани. — В чем дело, в чем дело, в чем?.. Почему он так разозлился? Упоминание о курах вывело его из себя. Ему хочется, чтобы молодежь его уважала. Поэтому разозлился, что ли? Нет! Наверняка все дело в той хвалебной статье, которую я написал несколько месяцев назад. Должно быть, он понял, что мы над ним иронизируем. Но почему он ни слова не сказал о статье?»
Мухиттин вдруг остановился. «Все-то он знает! Махир все ему обо мне рассказал. Но ведь они же поругались!» Ему вдруг стало страшно: «Неужели они сделали это только напоказ? Но не может же быть, чтобы Махир притворялся? Столько всего о нем наговорил! Тогда зачем мы его хвалили? Нет, не мы, я! Заставили меня написать хвалебную статью. Использовали, как пешку!» Справиться с растерянностью никак не получалось. «В чем дело? Почему? Все из-за этого Фрейда! — внезапно решил он. — Да, из-за Фрейда! Надо было придержать язык. Нет, это игра, игра! Они друг с другом встречаются. А я… — Его вдруг охватило отчаяние. — А меня слопали и не поперхнулись! Может быть, Махир меня испытывал. А я не прошел испытания, провалился. Ох!» Мухиттин купил билет и попытался прогнать из головы все мысли — безуспешно. «Выгнал меня старый хрыч. Взял и выставил за дверь! И правильно он разозлился. Я проявил неуважение, попытался над ним посмеяться. Куры! Как у него лицо перекосилось! И вот я выставлен за дверь. Почему? Из-за своей наглости, из-за того, что слишком высокого мнения о своем уме!» Ему вспомнился летний день в гостях у Рефика, спор с Омером. «Ничего из того, о чем я ему говорил, сделать не смог. Выставили меня. А этот еще и Махиру скажет! Что мне теперь делать, Аллах, что делать? — пробормотал он и раздраженно вскочил на ноги. — Как жить? Что после этого делать? Они все друг другу рассказывают, даже то, как я смотрю на дочку Махира!» Это он делал для того, чтобы продемонстрировать, что в доме Махира Алтайлы чувствует себя уверенно. «Мой отец, оказывается, шиит. Ложь! Если бы все Хайдары… А мне сказал, что отец был достойнейшим человеком! Когда-то я давал себе клятву не быть таким, как он. Что с тобой стало, Мухиттин?» Он достал сигарету, чиркнул спичкой. Подошел юноша, попросил прикурить. «Лет восемнадцать, наверное… Хочет быть похожим на взрослого. Мне тоже когда-то нравилось прикуривать у незнакомых людей на улице. Да, не молод я уже, не молод… Двадцать девять лет. Старик спросил, сколько мне лет. Все знает… Через четыре месяца будет тридцать». Причалил пароход, на пристань стали сходить пассажиры. «Значит, самоубийство. Решено!» — подумал Мухиттин и немного успокоился. «Я, собственно, никогда в этом и не сомневался. Другого выхода нет». Двери зала ожидания открылись, Мухиттин побрел к пароходу. Влажный ветер трепал волосы.
Внутри парохода было жарко. «Но ведь что-то еще можно сделать! — пробормотал Мухиттин и сел. — Что? Как мне выбраться из этой ситуации? Может быть, поместить в следующем номере статью под названием „Тайные интриги Махира Алтайлы и Гыясеттина Каана“? Пошло! Или так: „О вреде антропометрического и исторического уклонов в турецком национализме“. И что мне потом делать с такой кучей врагов?» Он посмотрел в окно. «Нужно еще подумать… Отношения между Махиром и Гыясеттином испортились, однако они продолжают встречаться. Махир придает большое значение историческому пути народа, критикует антропометрический подход. Почему? Может быть, в нем есть грузинская или черкесская кровь? И все же он идет и рассказывает, что моего отца звали Хайдаром. Зачем же он тогда поручил мне обращаться за разрешением на выпуск журнала? Как быть? Писать стихи, как раньше? Настоящие стихи? Они меня возненавидят!»
Мухиттин встал и вышел на палубу. Решил выпить чаю и немного успокоился, пока стоял в очереди. Взял стакан, начал медленно пить. Впереди уже виднелась пристань в Бешикташе. «Брошусь в море между пароходом и пристанью!» Он с детства боялся упасть, сходя парохода, и быть раздавленным бортом о причал. «В газетах напишут… Критики вспомнят о моей книге. Напишут, что мои стихи проникнуты ощущением приближающейся гибели, что я предсказал свою смерть… Сдержу слово! Да, так будет лучше всего». Его охватило волнение. «Минута осталась!» Посмотрел по сторонам. Рядом стоял высокий худой человек, курил сигарету. «Все! Лицо этого типа — последнее, что я видел в жизни. Эх, надо было бы написать предсмертную записку. Длинную, страшную! Где-то я читал о чем-то в этом роде… Кому написать? Рефику. Нет, нет! Что делать? Ах, разум, разум! Все из-за того, что я слишком умен. Я не виноват! Записка не нужна. Поэт сдержал свое слово!» Пароход приближался к пристани. «Брошусь в море, и кончится этот зуд в голове. Десять, девять… На счет два прыгну!» Сбился, начал считать заново. С борта кинули на берег канат. «Сейчас. Сейчас!» Мухиттин прыгнул…
И оказался на берегу.
— Осторожнее, сынок! Разве можно так торопиться? Чуть не упал!
Мухиттин холодно посмотрел на пожилого служащего. «Да, сначала нужно написать записку!»
Глава 60
ДНЕВНИК, ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
26 сентября 1939, вторник
Почему я решил вернуться к дневнику сейчас, среди всей этой суматохи? Наверное, потому, что почувствовал, как быстро летит время. Собирал свои книги и бумаги и увидел эту тетрадь. Через четыре дня мы с Перихан переезжаем в Джихангир. Сейчас я сижу в кабинете, он же библиотека, он же та комната, где мы играли в покер, и краем уха прислушиваюсь к звукам дома. Просмотрел старые страницы дневника. Последний раз писал сюда полтора года назад — о Кемахе, о герре Рудольфе, о своем проекте… Глупый этот проект в конце концов при помощи Сельскохозяйственного банка был опубликован в виде книги. Никто ее читать не стал, и правильно. Мне сейчас хочется написать сразу обо всем, но нужно по порядку… Потом напишу. Сейчас меня зовут ужинать.
