О чем говорить, не знали. Я снова начал рассказывать про Мухиттина, про Джихангир… Он кивал. Напоследок сказал, что обязательно приедет в Стамбул, что будет мне писать… Пришел поезд, мы сели, устроились в купе. Через несколько часов Перихан заплакала.
Почему она плакала? Может, и сейчас плачет? Пойти утешить ее? Смотрю в окно. Горы, долины, скалы, деревья. Что там, среди них? Что делать в жизни?
6 ноября, понедельник
Мы дома. Съездили в Нишанташи, забрали Мелек. Пообедали, посидели вместе со всеми, рассказали о поездке и вернулись к себе.
7 ноября, вторник
Что я делал сегодня? Был в конторе. Потом ходили с Перихан к ее подруге. Ее муж — интересный человек. Учился во Франции, получил экономическое образование. Дал мне несколько книг Маркса. Любопытно будет почитать.
14 ноября 1939, вторник
Шекер-байрам. Праздничный обед в Нишанташи. Потом вернулись домой. Немного поспал. У Маркса я не нашел того, чего искал. Неинтересно.
27 ноября, понедельник
Дом, контора, Мелек, Перихан, Нишанташи, несколько книг, планы, планы, контора, контора!
28 ноября, вторник
Так что же с моей программой честной и правильной жизни? Точнее, с ее осуществлением? Нет, издательским делом я займусь непременно!
1 декабря, пятница
Письмо от герра Рудольфа из Америки. Пишет о войне и снова о свете, тьме и т. п. Я знаю, что все очень глупо, и все-таки живу.
2 декабря, суббота
Перихан сказала, что беременна. Я не мог поверить. Мы же были так осторожны! Что теперь будет с моей жизнью? Я постарел?
10 декабря, воскресенье
Писал ответ герру Рудольфу, сейчас остановился. Собираюсь в Нишанташи на помолвку Айше. Перихан простудилась, разболелась, пойти не сможет. У меня в жизни непременно будет цель, и жить я буду достойно. Пишу герру Рудольфу все о той же дилемме свет — тьма. Несмотря ни на что, я счастлив и благодарен природе за то, что живу.
Через десять минут. Нет! Все глупо. Не буду я писать никаких писем. Мне хотелось бы до самого конца молчать, но я знаю, что не смогу. Потому что дурак.
Глава 61
СУМАТОХА
Айше открыла дверь и зашла на кухню. «Милая Эмине-ханым и милый Йылмаз, как всегда, чем-то заняты. А я гляжу на них и улыбаюсь!»
— Айше-ханым, вам сегодня на кухню нельзя! — сказала Эмине-ханым.
— Почему? Что такого, если я вам немного помогу? Может, мне почистить апельсины для кадаифа?
— Нет, сегодня даже не думай! Ах, если бы у меня была помолвка!.. Платье запачкаете. Оно так вам идет! Йылмаз, да посмотри же ты!
Йылмаз бросил взгляд на Айше и тут же отвернулся.
«Да смотри же, сегодня можно!» — захотелось сказать Айше, но она только улыбнулась. «Они меня любят, меня все любят! Работают на кухне, готовят гостям вкусную еду На кухне жарко… В окно виден сад. Наш садик! Ну ладно, пойду, пожалуй».
Айше поднялась по лестнице и вошла в гостиную. «Сколько людей, какое веселье, суматоха, как замечательно все! Куда бы пойти? Все равно куда: со всеми можно о чем-нибудь поговорить, посмеяться… О, Атийе-ханым фотографирует. Ну-ка, я тоже…»
— Подождите, подождите, Айше идет! — закричала Гюлер-ханым и подвинулась, чтобы Айше могла сесть рядом.
«Сфотографируемся. На скамье мы втроем с Лейлой-ханым и Гюлер-ханым, а сзади Осман, Фуат-бей и дядя Саит. Через многие годы я посмотрю на эту фотографию и вспомню…»
Сверкнула вспышка.
— Давайте-ка еще раз, — сказала Атийе-ханым. — Ремзи-бей, присоединяйтесь!
«Да, сегодня он не Ремзи, а Ремзи-бей, — подумала Айше. — Ему очень идет!»
Вспышка сверкнула еще раз, и Айше встала на ноги. У двери в перламутровую комнату беседовали Фуат-бей и его близкий друг Семих-бей. Айше прошла мимо и посмотрела на них, говоря взглядом: «Если вы хотите что-нибудь мне сказать — например, какую-нибудь шутку, — то давайте, говорите!» Но те только улыбнулись, показывая, что заметили ее и, заметив, обрадовались. «Они мне улыбнулись! Мой будущий свекор Фуат-бей и торговец мылом Семих-бей!»
— Подошло колечко? — спросила тетя Шюкран. Она сидела на стуле у фортепиано.
— Подошло, тетушка!
— Миленькая моя! Какая лапочка, правда? — тетя Шюкран с улыбкой обернулась к жене Семих-бея.
«Ага, значит, они уже знакомы. Все друг друга знают! Все улыбаются. Все вместе! Я тоже стану, как они, и буду жить!»
— Ты еще играешь на фортепиано?
— Иногда, если хочется.
— Пожалуйста, не бросай после замужества! Ремзи любит музыку?
Вместо ответа Айше улыбнулась, присела к фортепиано, открыла крышку, пробежалась пальцами по клавишам, но играть не стала. «Милое фортепиано! Милая перламутровая комната!» Снова улыбнулась, встала и посмотрела на заполняющие комнату вещи. «Перламутровый гарнитур… Кресла… В детстве я не могла сидеть на этих креслах — золотая тесьма впивалась в ноги. И все равно я их люблю».
Заметив, что дамы принялись разговаривать о чем-то своем, Айше вышла из перламутровой комнаты. «Милая гостиная! Наша люстра… Высокий потолок… Ангелы, которых я в детстве боялась… Бархатные кресла… Вот папино любимое. Торшер… В буфете за стеклом милые фарфоровые сервизы моей милой мамы… Какой, интересно, она достала сегодня? Тот, что с голубыми розами? Но там много чашек уже разбилось, на всех не хватит…» Улыбнувшись Атийе-ханым, а затем и адвокату Дженапу Сорару, Айше подошла к буфету. «А, конечно, она достала красный сервиз!» Потом направилась к маме, сидевшей на своем обычном месте.
— Ну что, доченька, как ты? Довольна? — спросила Ниган-ханым.
— Да!
— Мы все счастливы! — сказал Осман. Он сидел в кресле Джевдет-бея и курил сигарету.
— Жаль только, что Перихан не пришла, — вздохнула Ниган-ханым.
— Мама, вы же знаете, она очень больна, — сказал Рефик. — После полудня температура была тридцать восемь градусов! — Он повернулся к Айше: — Не знаю, нужно ли говорить, как она хотела прийти?
— Конечно, конечно! К тому же она сейчас… — Айше улыбнулась. «У нее будет ребенок, — подумала она и встала. — И у меня будут дети… Куда бы теперь пойти? К моему жениху! И у меня будут дети, перламутровый гарнитур, вещи…»
Ремзи разговаривал с одним своим приятелем. У того была длинная худая шея, да вообще он был весьма высок ростом, поэтому Ремзи, разговаривая с ним, каждый раз задирал голову, а приятель, наоборот, горбился. «Да, он немного полноват, но вообще такой же, как все!» Ремзи рассказывал о недавно купленном граммофоне и пластинках к нему. Теперь, говоря о какой-нибудь вещи, они обсуждали не только ее саму, но и ее цену. Ремзи уже начал ходить вместе с Фуат-беем в контору, а его приятель стажировался в адвокатуре. Он, кажется, тоже в ближайшее время собирался устроить помолвку «А потом мы будем ходить друг к другу в гости, обедать, смеяться!»
