— Всё те же!
— Вы бы нам их спели, а мы бы послушали! — сказала сиделка. Заметив, как сурово посмотрел на нее Ахмет, встала и вышла на кухню.
— Кто эта женщина? — спросила бабушка.
— Доктор Зухаль-ханым! — ответила Эмине-ханым и, заметив, что рука Ниган-ханым теребит край одеяла, положила ее на край кровати. Рука, от многочисленных уколов ставшая фиолетовой, не хотела спокойно лежать, шевелилась.
Зная, что бабушка все равно не услышит, Ахмет спросил у Эмине-ханым:
— Она все еще не ест? Когда перестанут делать уколы?
— Это сиделка знает.
Вошел повар Йылмаз с завтраком для Ахмета, поставил поднос на столик. Яйца, йогурт, котлеты.
— Если хотите, налью компота.
— Нет, не надо.
— О чем вы говорите? — спросила Ниган-ханым.
— Я ем.
— Ты откуда?
— Сверху, бабушка, сверху. Рисовал!
Ниган-ханым неожиданно как будто заволновалась.
— Да, у тебя талант! Талант! Это дар Аллаха, не забывай! Цени его!
Ахмету стало весело:
— Ценю, бабушка, ценю! Рисую!
— Всё время рисуешь? — с сомнением спросила Ниган-ханым.
— Да!
— А деньги? Ты жениться собираешься? Или будешь всю жизнь дома сиднем сидеть?
— Иногда я все-таки выхожу на улицу — улыбнулся Ахмет.
— Я вот тоже думаю выйти, посмотреть, что там с моим банковским счетом.
Ахмет покивал головой. В гостиную вошла сиделка. Йылмаз тоже был здесь, стоял, прислонившись к буфету, и смотрел на Ниган-ханым. Должно быть, все ждали какого-нибудь развлечения, о котором после можно было бы худо-бедно поговорить. Время от времени Йылмаз спрашивал Ахмета, хорошо ли приготовлены котлеты и не налить ли ему компота. Вдруг хлопнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. Йылмаз тут же вышел из комнаты, Эмине-ханым и сиделка отошли в сторонку. По звуку шагов Ахмет понял, что пришли дядя Осман и его жена Нермин.
Глава 2
МНОГОКВАРТИРНЫЙ ДОМ В НИШАНТАШИ
Едва войдя в гостиную, Осман закричал:
— Здравствуйте, мама! Как поживаете? — Он тоже был глуховат.
— Где ты был? — спросила Ниган-ханым.
— На фабрике, — сказал Осман, понял, что мать его не расслышала, и повторил: — На фабрике, говорю! Сегодня ездили с Джемилем на фабрику!
Ниган-ханым поморщилась, потом подозрительно уставилась на подошедшую поближе Нермин.
— Это я, Ниган-ханым, я! — сказала Нермин. — Не узнали?
— Кто это? — спросила Ниган-ханым, повернувшись к Ахмету.
— Тетя Нермин, бабушка, тетя Нермин!
— Опять она меня не узнала!
В последние недели, когда бабушке стало хуже, она перестала узнавать некоторых людей, и Нермин, похоже, была обижена, что оказалась среди них.
— Перихан, что ли? — пробормотала Ниган-ханым.
— Перихан за другого вышла! Ваша невестка — я! Не узнали? — сказала Нермин и раздраженно повернулась к мужу: — Это она специально, точно говорю!
— Нет, дорогая, ну почему же специально? Просто не узнает. Больной человек, что поделаешь!
Нермин что-то проворчала себе под нос и уселась в кресло. Ахмет испугался, как бы между дядей и тетей не началась ссора. Осман закурил.
— Опять дымишь! — сказала Нермин.
Осман пробурчал что-то неразборчивое, и все замолчали.
— Что вы делали на фабрике? — неожиданно спросила Ниган-ханым.
— А что там можно делать? Смотрели, как идут дела! — нервно сказал Осман. — Всё в порядке, всё хорошо. Работают. Замечательно работают!
— А что делают?
— Да лампочки же, мама, лампочки!
— Ох, разве я думала, что мы до такого доживем! — сокрушенно вздохнула бабушка. Должно быть, она имела в виду забастовку двухлетней давности. С тех пор мысли о фабрике неизменно наполняли душу Ниган-ханым ужасом. Поверив, что между забастовкой и «плохим положением дел», о котором писали газеты, есть некая связь, она стала воспринимать любую плохую новость, не обязательно политического характера, как предвестие катастрофы для своей семьи.
— Всё в порядке, не беспокойтесь! — сказал Осман.
— Как же не беспокоиться? — забормотала Ниган-ханым. — До чего мы дожили! Мог ли Джевдет-бей себе такое представить? Никто друг друга знать не желает. Ты бы слышал, что сказал вчера Зийя!
— И что же он сказал?
— Невоспитанный, наглый, дерзкий…
Осман повернулся к Эмине-ханым:
— Если он еще раз явится, не пускайте! Посылайте его к нам, вниз. Интересно, чего он хотел?
— Он разговаривал с Ахмет-беем.
— В самом деле? И о чем же?
Заметив, что Осман нервничает, Ахмет с удовольствием проговорил:
— Да так, ни о чем особенном. Всё в порядке!
«А может, сказать ему? Переворот будет! Левый переворот!
[102]
Нишанташи разнесут…» Ему снова на мгновение захотелось, чтобы переворот произошел как можно скорее.
— Что он тебе наплел на этот раз, какие небылицы? Человеку семьдесят пять лет, а он все еще не устал врать и угрожать! Что он сказал?
Ахмет не смог удержаться:
— Сказал, что военные затевают что-то вроде того, что было в 60 году!
[103]
— Откуда ему знать о таких вещах? Да и нам-то что с того?
Ахмету стало еще веселее.
— Против импортеров будет переворот! Так он сказал. Левый переворот против Демиреля и импортеров!
Взглянув на помрачневшего Османа, Ахмет едва удержался от смеха.
Общественное мнение в последнее время было сильно настроено против предпринимателей, производивших товары из импортных деталей, — не меньше, чем против Демиреля. Разговоры на эту тему выводили Османа из себя. Он говорил, что у него на производстве лампочек доля импортных деталей ничтожна, и принимался доказывать это с цифрами в руках.
