— А ветер, интересно, тут все время так дует? — спросил Джевдет-бей.
— Каждый день ближе к вечеру!
Подойдя к карете, Джевдет-бей растолкал задремавшего кучера.
Глава 10
ПРОСЬБА БОЛЬНОГО
Солнце зашло, начало темнеть, но Джевдет-бей не чувствовал тоски и скуки, которые обычно мучили его в это время суток. Каждый день в это время, закрыв лавку, он шел пешком из Сиркеджи в Эминоню и, не зная, куда деться от грызущей душу тоски, перебирал в голове немудреные события своей будничной жизни. Сейчас же он чувствовал себя бодрым и сильным, словно на рассвете, несмотря на все тревоги и огорчения этого дня. Даже курить не хотелось.
Кучеру он велел ехать в Бейоглу, к Нусрету. Поскольку солнце зашло, в уютно покачивающейся карете уже не было невыносимо жарко. «И почему я так спокоен? — думал Джевдет-бей. — Потому что понял, что прав!» И ветерок в саду был такой приятный… «Когда поселюсь там, буду часто сидеть в этом саду. Заживем… Но у меня же брат умирает!» Впервые за весь день при мысли о брате на него не нахлынули беспокойство и страх. Он уже окончательно поверил, что брат скоро умрет. Эта смерть, раньше казавшаяся отвратительной, несправедливой и страшной, потому что оставляла его в полном одиночестве, теперь представлялась событием обычным и естественным, как сама жизнь. «Ужасно, конечно, что сейчас, когда я как никогда близок к осуществлению своей мечты, он стоит на пороге смерти. Но ведь моей вины в этом нет! И то и другое — результат сделанного нами когда-то выбора, всей нашей жизни». Карета въехала в Бейоглу. Джевдет-бей смотрел на прохожих, идущих по погруженному в сумерки проспекту. Ему вдруг подумалось, что, несмотря на то что смерть — событие естественное, он все-таки будет горевать о брате.
Выслушивая очередные жалобы хозяйки пансиона, Джевдет-бей думал: «Как бы мне порадовать Нусрета в его последние дни?» Когда он поднимался по каменной лестнице, на душе было легко, как никогда раньше здесь не бывало. Постучал в дверь. «Я ему скажу, что согласен со всеми его идеями. Поверит ли? Скажу что признаю его правоту». Однако, когда дверь открылась и Джевдет-бей увидел озабоченное лицо Мари, он понял, что ничего такого сделать не сможет. Услышав раздраженный голос Нусрета, похожий не на шепот лежащего в кровати больного, а на окрик гневливого господина, Джевдет-бей догадался, почему не сможет: и он сам, и брат всю свою жизнь презирали друг друга.
— Что ты на меня смотришь, словно на покойника? Я еще живой. И замечательно себя чувствую, — приветствовал брата Нусрет.
— Да я вовсе не так смотрю! — ответил Джевдет-бей, чьи глаза только сейчас привыкли к освещению комнаты. Потом он увидел недвижно, словно кукла, застывшего в углу Зийю и с ужасом вспомнил, что обещал привезти его назад.
— Сядь-ка сюда, — сказал Нусрет.
Джевдет-бей присел на стул у изголовья и спросил:
— Ну как ты?
— Как? Да так себе. Помираю!
— Нет-нет, ты поправишься!
— Вот и я ему то же самое говорю, — вмешалась Мари, зажигавшая газовую лампу, — а он все свое твердит!
Нусрет сдавил большим и указательным пальцами свои и без того ввалившиеся щеки:
— Если у туберкулезного такое лицо, значит, он и недели не протянет.
— Не говори так, пожалуйста! — попросил Джевдет-бей.
— Что, боишься? — спросил Нусрет и вдавил щеки еще глубже. — Боишься смерти-то? Это потому, что ты живешь припеваючи, на дочке паши собираешься жениться. И здоров!
— Не говори так!
Нусрет повернулся к сыну:
— Как я тебе в таком виде? Боишься отца, а? У-у-у! Я — злая ведьма, сейчас я тебя съем. Хо-хо-хо!
Мальчик не знал, смеяться ему или плакать. Человек, которому, казалось бы, следовало тосковать, веселился и шутил. В конце концов Зийя улыбнулся.
— Ох, умоляю, не делай такое страшное лицо! — простонала вдруг Мари.
Зийя понял, что веселье было притворным, и улыбка исчезла с его лица. Казалось, он сейчас заплачет.
Заметив это, Нусрет убрал пальцы со щек и растопырил руками уши:
— Смотри-ка, уши-паруса!
Зийя не улыбнулся. Тогда Нусрет прижал большие пальцы к мочкам ушей, а остальные растопырил вниз. Поняв, однако, что и так сына развеселить не удастся, он обратился к Мари:
— Сходи-ка ты с ним в кондитерскую лавку на углу. Зийя любит куриную грудку,
[30]
купи ему. Поболтайте о чем-нибудь. А мы тут с Джевдетом поговорим.
— Много не говори, не изнуряй себя!
— Ладно-ладно.
Мари взяла Зийю за руку, ласково провела рукой по его волосам. Было в этой женщине что-то такое, что Джевдет-бею хотелось бы видеть и в Ниган, но что именно, он не мог понять. Когда они выходили из комнаты, Нусрет начал кашлять. Только когда кашель прекратился, дверь тихонько закрылась.
— Переставь-ка эту лампу сюда, чтобы я мог видеть твое лицо, — сказал Нусрет. — Я хочу тебя кое о чем попросить. Ради сына…
Джевдет-бей взял со стола газовую лампу и поставил ее на тумбочку между кроватью и своим стулом. В падающем сверху свете лицо Нусрета стало выглядеть еще более изможденным и страшным.
— Где Зийя будет спать? — спросил Джевдет-бей.
— В отеле на углу, вместе с Мари. Надеюсь, ты не думал, что я уложу его здесь, рядом с трупом отца?
— Ну что ты все время говоришь о смерти? — спросил Джевдет-бей, сделав над собой усилие.
— Ха! Брось! В медицинских вопросах ты меня не проведешь. Меня вообще не проведешь. Я и о покушении на султана узнал. Мы с Мари даже поссорились из-за этого. Ты почему мне не рассказал?
— Не хотел тебя попусту волновать…
— Не хочешь, стало быть, чтобы я волновался? Хочешь меня сделать таким же бесстрастным и бездушным, как ты сам?
— Мне просто в голову не пришло сказать, — ответил Джевдет-бей. — В такой суматохе разве вспомнишь!
Он вдруг понял, что его снова, как всегда в присутствии брата, мучает чувство вины. Всю жизнь Нусрет упрекал его во всяких недостатках, и вот опять! «Презираю ли я его? Он умирает, а я живу. Значит, я прав, я выиграл!»
— Молчишь… О чем думаешь?
— Да так, ни о чем.
— Обиделся? Ты должен понимать, что я это не потому говорю, что ненавижу тебя, а потому, что о тебе думаю. Жизнь, которую ты ведешь… Иногда я тебя понимаю. Но вот такие, как ты, никогда не поймут таких, как я. Изгоев никто не понимает. Мы несчастные люди. Не понимаешь… Нет, не слушаешь. О чем ты сейчас думаешь, скажи? Опять о торговле? Чем ты еще сегодня занимался?
— Обедал с одним коммерсантом, Фуат-беем, — начал Джевдет-бей и, обрадовавшись возможности сказать брату, что считает его идеи правильными и уверен в их победе, продолжал: — Он рассказывал о движении среди военных в Салониках. Против султана. Говорил, что надо что-то делать, и я понял, что он прав…
