17 декабря, пятница
Я пытаюсь обрести былое душевное спокойствие. Мухиттин говорил, что оно делало меня счастливым, но осоловелым. Много работаю в конторе.
19 декабря, воскресенье
Три часа ночи. Дочка начала плакать, и мы с Перихан проснулись. Перихан пытается ее убаюкать, а я спустился сюда. Спать не хочется. Я бродил по дому в пижаме, ежась от холода, потом оделся. Подбросил угля в печку внизу. В маленькой печке в кабинете тоже разжег огонь. Все это время я пытался о чем-нибудь думать, но в голове вместо мыслей — картинки. Идет дождь, вот уже два дня без передышки. Когда я пытаюсь записать свои мысли, в голову лезет какая-то ерунда… Сейчас сижу и мерзну. Завтра поеду в контору. Перечитал свои записи в дневнике. Когда я сказал Мухиттину, что веду дневник, он едва не рассмеялся. Еще я ему сказал, что моя жизнь пошла под откос. Что я делал с начала лета? Да только и делал, что сидел в конторе. Иногда ходим с Перихан в кино. Читаю газеты. Читаю и думаю: интересно, повлияет ли то, о чем я сейчас читаю, на мою жизнь? Каждое утро берусь за газеты в надежде, что прочитаю о чем-то, что изменит мою жизнь. Может быть, начнется мировая война или еще что-нибудь. Хотя я не хочу, чтобы начиналась война. Я жду чего-то такого, что изменит мою жизнь, в которой сам я не могу ничего изменить. Не нахожу в себе сил для этого. К тому же я не знаю, как именно она должна измениться. Все, что я знаю, это то, что моя жизнь, проходящая в этом доме и в конторе, недостойна уважающего себя человека. Сонное, скверное, мерзкое, глупое, жалкое существование! Мухиттин говорил, что я должен быть счастлив, потому что у меня всё для этого есть. И ведь он прав! Я краснею, когда об этом думаю. Но потом говорю себе, что кое-чего мне все-таки недостает. Я это что-то называю то душевным покоем, то гармонией с миром, но в точности не знаю, что это такое. Еще вспоминаю, как Мухиттин сказал, что я бешусь с жиру, и злюсь. Сижу здесь, пишу, мерзну, думаю, какую бы книгу почитать, чтобы скоротать время до утра. Написать, что ли, письмо Омеру?
22 декабря 1937, среда
Вот уже два дня сильно болею, лежу дома. Жар. Наверное, это из-за того, что замерз в понедельник. Вернувшись из конторы, сразу слег. Температура была 39,5, вчера вечером такая же, а сегодня — 39. Чувствую себя ужасно: глаза слезятся, голова болит, кашляю. Чтобы девочка не заразилась, Перихан вместе с ней перебралась в комнату Айше. Я лежу один среди всего этого ар-нуво. Не могу даже читать. Пытаюсь забыть о себе, читая «Исповедь», но после этой книги только о себе и думаешь… Листаю газеты. По всей Турции — суровые холода. Стали известны имена кандидатов в депутаты меджлиса. Буря потопила два судна. И каждое такое сообщение я перечитываю раз по десять.
24 декабря пятница
Болезнь не проходит. По-прежнему жар. От постоянного лежания в постели болит спина. Целыми днями читаю газеты и валяюсь осовелый, как Обломов. Перелистываю Вольтера и Руссо, который раз читаю одно и то же, и снова за газеты. В узкую щелку окна, которую видно с кровати, сонно смотрю на небо и на деревья. Так и проходит день за днем. Я стесняюсь своего больного, немощного тела, мне стыдно за свою сонную, нерешительную, заживо гниющую душу…
27 декабря, понедельник
Утром померил температуру — 38. А я-то думал, что в понедельник непременно поеду в контору. Решил, что выдержать еще один день в постели не смогу, оделся потеплее и отправился на прогулку. Дул холодный ветер. Я шел и смотрел на утренний Нишанташи, на лавки и магазины, на отправляющихся за покупками женщин, на спешащих с поручениями слуг, на детей, на деревья, на редкие машины… Дошел аж до трамвайной остановки у Мачки. Обратно ехал на трамвае. У нас на углу встретил Гюлер, сестру Саита Недима, она гуляла с собакой. Я знаю, что, когда я ее увидел, у меня на лице появилось странное выражение. И чувство у меня было какое-то странное, не то тревога, не то тоска. Очень плохо, что я придаю значение подобным вещам, но мне было неприятно ее видеть еще и потому, что я уже целую неделю не брился. Она спросила, не решил ли я отпустить бороду. Как глупо! Почему меня задевают такие пустяки? Что я делаю? Что я за человек такой? Где мое былое душевное спокойствие?
29, среда
Вечером в понедельник температура подскочила, дошла до сорока. Я снова слег. Позвали доктора Изака. У меня, оказывается, тяжелый грипп. Как же плохо все время лежать в постели!
31, пятница
Жар спал. Сейчас новогодний вечер. Внизу играют в лото. А я и не сплю, и делать ничего не могу. Чувствую себя лишенным личности предметом, у которого нет ни прошлого, ни будущего, — цветочным горшком или каким-нибудь дверным молотком. Да, я — дверной молоток, и ничего больше.
2 января 1938, воскресенье
Жар не спадает. Лежу, думать ни о чем не хочется.
17 января
Вот уже три дня, как встал с постели, но в контору пока не хожу. Доктор Изак сказал, что мне нужно еще дней десять посидеть дома. Курю. Целыми днями сижу в кабинете, читаю. Бородища отросла.
21 января
Я всерьез занялся чтением. Прочитал несколько книг по экономике и философии. Возвращался к Вольтеру и Руссо, но без прежнего восторга. Утром написал Омеру еще одно письмо. В своем последнем письме он приглашал нас с Перихан (или, если не получится, меня одного) весной приехать к нему в гости. Я серьезно думал над этим предложением. И до сих пор думаю. Я знаю, резкая смена обстановки должна пойти мне на пользу. Осман тоже говорил что-то в этом духе. Но в то же время он хочет, чтобы я как можно быстрее вернулся к работе. Эта моя болезнь, от которой я еще толком не оправился, возможно, и не грипп вовсе, а что-то другое. Легкие до сих пор не в порядке… И кашляю очень скверно, с хрипом. Перихан, когда слышит, как я кашляю, делает печальное лицо. Вот что я еще хотел написать. На днях я, к своему удивлению, несколько раз поймал себя на том, что думаю о Гюлер. Пытаюсь себе представить, чем она занимается, как проводит дни, какая у нее была жизнь. Обычное праздное любопытство, я в этом уверен. И все-таки почему-то решил, что об этом нужно написать. Какой сильный снег сегодня…
27 января
Вот и январь подходит к концу, а я так в конторе и не побывал. Здоров, легкие в порядке, настроение хорошее. Целыми днями сижу в кабинете за столом и читаю. Иногда ходим с Перихан на прогулку или в кино. Все как раньше, за одним исключением: не бываю в конторе. Осман и мама несколько раз спрашивали, почему я перестал туда ездить. Я отвечал, что чувствую себя нездоровым и слабым. Решил, что выйду на работу в начале февраля. Попросил Османа купить мне несколько интересующих меня книг и теперь взахлеб их читаю. «Этатизм
[77]
в экономике», «Реформы и экономическое планирование», «Государство и личность», «Налоговая политика». Еще попросил купить подшивки журнала «Тешкилят». Настроение замечательное. Я даже сказал бы, что ко мне почти вернулось прежнее здоровье и душевное спокойствие. И вести дневник теперь уже не очень хочется.
