Ну да хватит об этой надоеде. По-настоящему волнующее событие произошло много позже, когда мы все собрались в „Гриндли-Холле“. Великая Тетка Дафна взъерепенилась не на шутку и просто забрала бразды правления в свои руки. Не обращая внимания на Еву, она объявила, что хочет поговорить в библиотеке с папой, дядей Роджером и дядей Хэлом. Потом посмотрела на Саймона и сказала:
— Да, и с тобой тоже, а также с Ники и Урсулой.
Ева, снедаемая любопытством, решила увязаться тоже, но Великая Тетка Дафна захлопнула дверь у нее перед носом. Я видела, что папе это не нравится, но даже он не отважился перечить Дафне, когда она в таком настроении.
Так вот, некоторое время она пинала папу и дядю Роджера насчет того, как постыдно они поступали, пытаясь вести дела с такими грязными типами. У папы был вид, словно он хотел оправдаться, но, видимо, понял, что это бессмысленно, да и дядя Роджер метал в него в него пронзительные взгляды, так что он приутих и только несколько раз пробормотал что-то бессвязное. Дядя Хэл молча взирал на все это, явно сожалея, что он здесь, а не в Америке. Великая Тетка Дафна сделала что-то вроде заявления. Хэл передает ей свои акции (я догадалась, что папа и дядя Роджер умирали от желания узнать, сколько она за них заплатила), и поэтому теперь она отвечает за фирму. Дафна оставляет папу вести дела на основном предприятии, но намерена купить „Полфри-фарфор“ и управлять им с помощью опытного менеджера. Составной частью ее миссии станет обучение Ники ведению дел: он переходит работать в фирму, на жалованье, с полной нагрузкой.
Ники не мог вымолвить ни слова — так он был ошарашен. Тем не менее, если бы взглядом можно было убивать, там бы произошло детоубийство (если это слово подходит для случая, когда отец убивает почти взрослого сына). Господи, до чего же рассвирепел папа! Он стал кричать Великой Тетке Дафне, что Ники пойдет в университет, никто не будет принимать решения по поводу компании у него за спиной, и так далее и тому подобное. Тетка позволила ему немного побушевать, а потом сказала: „Шестьдесят процентов, Питер“, — отчего он быстро умолк. Правда, начал говорить, что Ники еще несовершеннолетний и отцу положено решать, чем заниматься сыну. Чушь, возразила Великая Тетка, Ники достаточно взрослый, чтобы принять собственное решение. Дети не шахматные фигуры, которые надо переставлять на доске, будто они не имеют собственных мнений и желаний. Еще несколько реплик со стороны папы, сказала Дафна, и она отзывает свое предложение насчет „Полфри-фарфор“.
У папы выбили почву из-под ног. Дядя Роджер подошел к нему и стал бормотать что-то на ухо. Понятно, что ему и дела нет до Ники, он просто хочет прибрать к рукам деньги за фабрику. Честное слово, мне было очень стыдно за них обоих и ни капельки не жаль папу.
Великая Тетка Дафна великолепна! Она вытянула из папы и дяди Роджера всевозможные уступки в оплату за то, что спасла их от беды, как она сформулировала. Все это так чудесно, что я даже не хочу это записывать, опасаясь, что тогда ничего не сбудется. Она выудила у папы разрешение для меня и Ники видеться с мамой! О, как же ему это не понравилось. Думаю, едва ли не больше, чем то, что Ники станет работать в „Полфри-фарфор“. Он сделался таким угрюмым, что Великая Тетка Дафна велела ему взять себя в руки. „Терпеть не могу мужчин в дурном настроении“, — заявила она. А затем накинулась на дядю Роджера: „И тебе лучше тоже убрать с лица хмурое выражение, Роджер. На тот случай, если ты собираешься помешать намерению Сеси стать врачом, слишком крепко держась за тесемки своего кошелька, сообщаю, что сама буду платить за завершение ее образования“. Было решено однако, что дядя Роджер, со своей стороны, назначит Сеси хорошее содержание, так что он вышел не совсем уж сухим из воды, как, видимо, рассчитывал.
В довершение всего Дафна обратила свои глаза-бусинки на дядю Хэла и сказала, что настала пора открыть правду насчет его профессии. Не могу поверить: оказывается, он все-таки не захудалый актеришко, а важный и знаменитый театральный режиссер, который ставит пьесы на Бродвее. Хэл сколотил кучу денег постановкой успешных спектаклей. Это был еще один удар для папы и дяди Роджера. Великая Тетка Дафна заметила им, что если бы они не были такими филистерами, то услышали бы о Генри Ивисоне и, без сомнения, поняли бы, кто это такой.
Папа стал синевато-багровый. Он повернулся к Хэлу и сказал: „Значит, ты всех нас дурачил, притворяясь третьеразрядным актером, а на самом деле ничего подобного!“
Дядя Хэл выглядел бледным, но только пожал плечами. Что было довольно мудро, поскольку невозможно спорить с папой, когда он в таком состоянии.
Великая Тетка Дафна сообщила мне с глазу на глаз, что позаботится о том, чтобы я продолжала образование и поступила в колледж, если пожелаю. Что она сделает то же самое для меня, что делает сейчас для Сеси. Но это всего лишь сахарная глазурь на торте. Неужели я снова увижу маму, а впредь буду иметь возможность писать ей, и звонить, и болтать по телефону, когда захочу? Ну, по телефону-то не так много, как хотелось бы, ведь Еву всегда начинает колотить, если кто-нибудь подолгу говорит и тратит деньги.
Завтра пойду в „Уинкрэг“: жду не дождусь, чтобы рассказать Утрате мои новости. Держу пари, там тоже все взбудоражены. Надо же, сестра Утраты оказалась ее матерью и была жива все это время. Я не могла поверить, когда дядя Хэл рассказал мне, что катавшаяся по льду кинозвезда — это воскресшая из мертвых Изабел Ричардсон».
Глава шестьдесят вторая
Аликс была поражена, насколько быстро дедушка вновь собрался с силами, когда ему стала окончательно ясна вся чудовищность поступков его жены. Они с бабушкой сидели лицом к лицу, словно не замечая присутствия остальных членов семьи, собравшихся вокруг них в гостиной.
— Я полагаю, ты снабжала Джека деньгами все это время. Деньгами, которые шли на финансирование его преступной деятельности, а не просто на поддержание жизни, что можно было бы простить.
— Простить? — Это слово бабушка восприняла как оскорбление. — Я бы давала ему больше, если бы имела возможность. Я давала ему свои деньги, а также драгоценности, чтобы он их продавал.
Вот почему всякий раз на ней можно было увидеть только самый последний дедушкин рождественский подарок. Аликс-то считала, что бабушка припрятывала украшения, но — нет, их получал Джек.
— А драгоценности моей матери? — спросила она.
Бабушка и не думала каяться.
— Она получала их от Невилла, а Джек — его брат. Жемчуг и бриллианты на шее — что они значат в сравнении с тем делом, которому служил Джек?
Похоже, драгоценности стали для дедушки последней каплей. Поднявшись со стула, он, человек хоть и старый, но тоже твердый и непреклонный, заявил, что бабушка должна покинуть «Уинкрэг». Он положит ей щедрое содержание, она вольна отправиться куда пожелает, с Липп или без Липп, — при условии, что не останется в Англии.
— Папа, ты не можешь… — сказал Сол.
— А тебе давно уже пора перестать цепляться за материну юбку, — устало произнес сэр Генри. — Я не могу воспрепятствовать тому, чтобы ты навещал мать, да и не имею желания это делать. Предположу, она захочет поселиться в Германии, и тебе будет полезно съездить туда и своими глазами посмотреть, к чему способна привести тамошняя политика.
