— Извини, Присцилла, я тебе помешала.
Присцилла махнула рукой.
— Скучная механическая работа.
Она отложила гусиное перо и потянулась.
— Я с удовольствием сделаю перерыв. Тебя что-то тревожит, дорогая?
Смешавшись, Энн опустила глаза.
— Да, — тихо сказала она. — То есть нет.
Энн снова подняла на подругу свой чистый ясный взор.
— Немного. Мне кажется… Хотя… Ай, наверное, зря.
— Умеют же эти поэты выразить свою мысль! — восхитилась Присцилла.
Энн рассмеялась и сказала проще:
— Я думаю о Энн Брэдстрит…
— Твоей любимой поэтессе?
Энн кивнула.
— Когда я читаю ее стихи, я все время упираюсь в одно и то же: жаль, что это написала не я. Это мои мысли! И как Брэдстрит умеет дарить их нам словами! Наверное, мне не стоит и пытаться.
— Глупости! У тебя прекрасные стихи.
— Ты очень добра, Присцилла, но… Вот послушай. — Она поднесла книгу к глазам и прочла:
Когда руке послушен штурвал,
Вдали от земных путей
Не тронет тоска души моряка,
Ведь он — хозяин морей.
Но если ветер злой засвистит,
Померкнет неба лазурь,
О тихой гавани он грустит,
Что защитит от бурь.
— Ты все время думаешь о Джареде, — улыбнулась Присцилла.
— Прошло так много времени, а я получила всего одно письмо. Не знаю, помнит ли он еще обо мне. Может, хотя бы во время шторма ему хочется оказаться дома, рядом со мной.
Ее мечтательный взгляд говорил о том, что мысленно она видит Джареда, где-то далеко в море тоскующего по ней.
— Госпожа Брэдстрит уже написала все, что я чувствую. Ты понимаешь мою беду?
По правде сказать, Присцилла не видела в этом никакой беды, но ведь она не писала стихи. Ее мир состоял из цифр и фактов, прибылей и скидок, выигрышей и потерь. Ее мир был реальным и осязаемым, а вселенная Энн — это переплетение мыслей и чувств с игрой воображения.
— По-моему, ты напрасно робеешь. Твои стихи ничуть не хуже стихов госпожи Брэдстрит.
Поняв, что ее слова не показались Энн убедительными, Присцилла попросила:
— Прочти мне стихотворение, которое ты написала сегодня ночью.
— Боюсь, мне кажется, над ним еще нужно поработать.
— Послушай, Энн, позволь мне самой составить мнение. Пожалуйста.
Отложив в сторону книгу, Энн достала из ящика стола исписанный листок. Чистым, нежным голосом она начала читать:
Мой мальчик,
Вслед за радугой спеши,
Дорогу выбирай, ведущую к вершине,
И помни, что в любой пустыне
Под раскаленными песками есть вода.
Поверь, мой мальчик,
Слезы высохнут, боль сменится надеждой —
Так ночь всегда кончается рассветом.
Ты только не забудь раздвинуть шторы,
Чтоб первые лучи не пропустить.
Мой мальчик,
Пой о радости, не прячась, в полный голос,
Но знай, молитва не должна быть громкой.
Все, что ты скажешь, эхо повторит,
Твою молитву возвратив тебе
С надеждой.
— Как это тебе удается? — воскликнула Присцилла, не отрывая взгляда от подруги.
Слова Энн показались ей каплями дождя, падающими на иссушенную солнцем землю.
— Что, писать стихи?
Присцилла отрицательно покачала головой; она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
— Нет, оставаться оптимисткой. Если бы я была способна так сильно верить в надежду!
В этот момент в дверь постучали. Ласково прикоснувшись к плечу Присциллы, которая украдкой смахнула слезы, и шепнув ей: — Мы еще поговорим об этом, — Энн пошла следом за чернокожим слугой посмотреть, кто к ним пришел.
Оставшись одна, Присцилла рассердилась на себя: ну вот, расчувствовалась, как сентиментальная барышня. Но ей пришлось немедленно взять себя в руки: из гостиной она услышала, как открылась входная дверь и мужской голос спросил что-то про дымоходы. Присцилла вскочила. Она наняла трубочиста почистить дымоходы, но трубочист должен был сделать это вчера! Ладно, она объяснит этому трубочисту, что значит опоздать на целый день. И вдова Стернз, готовая к бою, решительным шагом вышла из гостиной.
— Присцилла, дорогая, посмотри, кто пришел чистить наши дымоходы! — воскликнула Энн.
В дверях стоял высокий, статный человек с волнистыми волосами с приятным рыжевато-каштановым отливом, с головы до пят он был покрыт густым слоем сажи. В руках у него была целая охапка метел и щеток, таких же закопченных, как он сам.
— Узнаешь, кто это? — возбужденно тараторила Энн. — Мистер Питер Гиббс! Помнишь? Это он пытался спасти Джареда! Хозяин таверны.
— Бывший хозяин таверны. В прошлом, — сказал покрытый сажей человек и обратился к Присцилле: — А вы миссис Стернз?
— Вдова Стернз, — поправила его Энн.
— Энн, позволь мне поговорить с мистером Гиббсом наедине, — попросила Присцилла и, проводив взглядом удаляющихся подругу и слугу, повернулась к трубочисту:
— А где же Фостер? Он должен был прийти вчера.
На черном лице трубочиста появилась белозубая улыбка.
— Так приятно видеть вас снова, — сказал он.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Улыбка медленно сползла с лица трубочиста.
— Два дня назад Фостер упал с крыши и сломал ногу. Но с ним все в порядке, не переживайте. Вот мне и пришлось работать за двоих, поэтому я немного задержался.
— Вам следовало предупредить меня заранее, — Присцилла решительно не обращала внимания на иронию трубочиста. — Элементарные правила вежливости. Если вы хотите и дальше чистить дымоходы в моем доме, зарубите это себе на носу.
— Не беспокойтесь, — сердито ответил Гиббс, — у меня нет ни малейшего желания быть вашим трубочистом, миссис Стернз. Я вообще предпочел бы не иметь с вами никаких дел.
— Отлично! Не сомневайтесь, мистер Гиббс, я сообщу об этом мистеру Фостеру — и он вас уволит немедленно.
— Отлично! — передразнил ее Гиббс. — Из-за вас я лишился таверны, теперь вы хотите оставить меня без работы. Даст Бог, через пару недель я найду новую работу — и у вас будет шанс снова меня чего-то лишить! Всего доброго, вдова Стернз!
Подхватив свои щетки и метлы, он направился к выходу.
— Как вы смеете винить меня в своей беде! — закричала Присцилла ему вслед. — Да, я пользовалась сведениями, которыми вы меня снабдили, но я ни разу нигде не упомянула вашего имени! Ни разу нигде!
