Исав отодвинулся от Абигайль и сел прямо. Ее слова задели его за живое.
— С этим я согласен. Но, к сожалению, то, о чем ты говоришь, не имеет к войне никакого отношения. А вот что имеет, так это политика. Чистая политика и только. Я говорил — нет, слово «спорил» более уместно — со многими бостонскими патриотами, заварившими эту кашу. Поверь, они просто безжалостные политиканы, ничего более.
— Не все.
— Большинство из них.
— По крайней мере, один из них не такой.
— И кто это, позволь полюбопытствовать?
Абигайль стремительно встала и вышла из комнаты, а спустя время появилась с кипой газет.
— Я прятала их, пока полковник был жив. Они так его огорчали. А меня вдохновляли. Этим газетам я обязана своим решением помогать делу революции.
Осторожно перелистывая страницы газет, она начала читать:
— «Мы не должны забыть те вдохновляющие дни Великого пробуждения, когда Джордж Вашингтон пламенно взывал к народу с трибуны, а жители Новой Англии повернули стрелки часов вспять, к временам Винтропа и Коттона
[68]
. Мое самое страстное желание — восстановить в Новой Англии обычаи и мораль пуритан. Мы хотим разорвать пуповину, связывающую нас с матушкой-Англией, для того, чтобы способствовать новому расцвету пуританства. Пуританство — наша цель. Революция — наш метод ее достижения… — Еще раз прошелестели страницы. — Я твердо верю, что пуританство — лучшая защита для жителей Новой Англии от британской тирании. И хотя пуритане за последнее столетие сдали свои позиции (и это достойно сожаления), пуританство может, как и на заре XVII века, стать стержнем нашей свободы».
— Бостонский журналист? — спросил Исав.
— Довольно известный.
— Потрясающий. Ничуть не похож на встречавшихся мне политиков.
— В Бостоне он столь же влиятелен, как ваша семья. Возможно, ты все-таки с ним встречался.
— Нет. Человека, решающего такие благородные задачи, я бы запомнил. Как его зовут?
— Сэмюэл Адамс. Знаешь его?
— Пришел позлорадствовать?
Джейкоб Морган небрежно развалился на койке. Когда к нему впустили Исава, он не дал себе труда сесть, не то, чтобы встать. Молодого человека содержали под замком в погребе одного из старинных каменных особняков. По прихоти его владельца, революционно настроенного судостроителя и любителя изысканных вин, помещение было поделено на две части. Когда-то, до оккупации Нью-Йорка англичанами, все пространство около лестницы, от пола до потолка, было заставлено ячейками для вин; а за массивной дверью с висячим замком, установленной в противоположном конце погреба, хранились лучшие хозяйские вина. Но судостроитель исчез, вина выпили, ячейки для бутылок разобрали, а в глубине погреба под замком теперь сидел американский шпион.
В погребе было холодно и сыро; тусклый свет керосиновой лампы безуспешно пытался победить мрак. Чтобы не замерзнуть, Джейкоб не снимал сюртук. Кроме койки и маленького столика, в помещении ничего не было. Войдя в узилище, Исав прислонился спиной к стене. Слова брата он предпочел пропустить мимо ушей.
— Не очень-то просторный номер, — миролюбиво сказал он, оглядевшись.
— Полагаю, твой был лучше.
— Во всяком случае, он не напоминал склеп.
Джейкоб пренебрежительно фыркнул.
— Что тебе нужно?
— Просто зашел посмотреть, как ты тут.
Джейкоб свесил с койки ноги.
— Хорошо, давай посмотрим. Я под замком в погребе, через четыре дня меня повесят, вдобавок ко всему из-за этой сырости меня вот-вот начнет колотить озноб. Нет прекрасней жизни, чем эта.
— Радует, что чувство юмора тебе не изменило. — Пауза. — В чулане среди рисунков Джона я нашел твое донесение.
— Еще один гвоздь в крышку моего гроба.
— Не хочешь передать что-нибудь Мерси? Письмо или что-то еще, я мог бы… — Исав покосился на дверь. Надо быть настороже, вдруг их подслушивают. — …проследить за тем, чтобы она его получила, — многозначительная пауза, — так или иначе.
Во взгляде Джейкоба мелькнула благодарность — стало быть, он понял, что Исав намекал на Абигайль.
— Ловлю тебя на слове. — А затем, погрозив пальцем, добавил: — Держись подальше от Мерси. Спорим, ждешь не дождешься моей смерти, сразу помчишься в Бостон. Так вот, у меня для тебя новость. Мерси изменилась. Только потеряешь время.
— Моя бостонская жизнь подошла к концу. И хотя в моем сердце Мерси всегда будет занимать особое место, у меня есть Абигайль. Я счастлив с ней.
Джейкоб дружелюбно ухмыльнулся.
— Она нечто особенное, согласен? — сказал он. — Не понимаю, что она в тебе нашла.
Исав засмеялся.
— Что тебя так развеселило? — полюбопытствовал Джейкоб.
— Конец эпохи, — выдохнул Исав. — Ты хоть осознаешь, что впервые с того самого вечера в Филадельфии, с момента знакомства с Мерси Рид, мы из-за нее не воюем?
— Грустно, правда? Столько времени тебе понадобилось, чтобы осознать одну простую истину — ты проиграл.
Слова брата больно кольнули Исава, но он справился с обидой. Это уже не имеет значения. Борьба окончена.
— Абигайль стоило ждать, — кратко подытожил он.
Повисла неловкая пауза.
Первым заговорил Исав:
— Слышал, у тебя есть дружок.
— Где ты это слышал? — вскинулся Джейкоб.
Вообще-то, Исаву об этом говорили дважды. Сначала, в Филадельфии, — Мерси, потом, в Таппане, отец. О Мерси молодой человек благоразумно умолчал.
— В тюрьме, в Таппане, от отца.
— Он говорил, что Бо глухой?
Исав кивнул. И тотчас вспомнил, как просветлело лицо отца, когда он рассказывал о мальчике.
— Он особенный, — просиял Джейкоб. — Сообразительный, проворный, заряжает мушкет быстрее всех на свете. — Молодой человек громко, от души рассмеялся. — А еще он умеет барабанить! Научился у Заха, полкового барабанщика, тоже мальчишки. Знаешь, как ему это удается? — Исав покачал головой. — Вибрация! — Джейкоб все больше воодушевлялся. — В Вэлли-Фордж я заболел, мне было тошно как никогда. А Бо бродил по домику и колотил деревянной ложкой по всему, до чего мог дотянуться. Каюсь, я не понимал, что он делает. Не догадывался о его дружбе с Захом. Короче, Бо сводил меня с ума. Голова раскалывается, а он стучит без передыху. Ему, видишь ли, было невдомек, что он меня изводит — он-то этого грохота не слышал. Короче, я вышвырнул его из домика! Хорошим же я оказался опекуном.
