– Я изменила тебе, Костя. Ты вправе презирать меня и бросить, – подавленно произнесла она после долгого молчания. – Наверно, я скоро выйду замуж за Олега. – Голос ее прервался. – Все равно нам ничего хорошего не светит. – И скорбно замолчала, только дала волю слезам, которые обильно лились, капая на воротник спортивной куртки.
– Продалась, значит. – Костя мрачно взглянул на нее – давно уже он ждал этого удара, но услышанная горькая правда его не сломила. Отпустил ее руку, развернул к себе, сказал горячо, страстно: – Посмотри мне в глаза! Не смеешь? Понятно. Дрогнула, значит, испугалась трудной жизни. Думаешь, легкая будет очень сладкой? Ну ладно, Бог с тобой! Ошибся я, не такая мне нужна подруга жизни. Но я найду! Кое-чего стою.
Наде нечего ему было сказать. Она только чувствовала, как голова и сердце разрываются от боли. Испытывая такую же, а может, еще большую муку, Костя сквозь зубы процедил:
– Прощай. Между нами все кончено. Это бесповоротно! – Помедлил секунду, круто повернулся и быстро зашагал к метро, опережая прохожих, – бежал от нее без оглядки.
Двигаясь как во сне, Надежда по инерции дошла до метро, но в вестибюле остановилась: ехать домой не хотелось. В то же время она сознавала: ей нужно срочно принять лекарство от головной боли, передохнуть, а то плохо...
– Поеду-ка я к папе! Хоть немного душу отогрею. Вот только дома ли он? – Она нашла желанный выход из горестного положения.
Порывшись в карманах, достала монетку, пошла к кабине телефона-автомата.
– Папочка, ты дома? – обрадовалась она, услышав такой знакомый, родной низкий голос. – Почему хриплю? Плакала, – честно призналась она. – Что случилось? Много чего. Вот приеду – расскажу. Будешь ждать? Спасибо. – Повесила трубку, глубоко вздохнула – стало немного легче.
«Хоть в этом повезло, – думала она, оживая. – Может, начнется другая, более светлая полоска?» Но она ошибалась, ее злоключения еще не кончились.
– Ну рассказывай скорее, что за беда у тебя случилась? – участливо спросил Степан Алексеевич, как только она перешагнула порог. Как всегда, обнял, поцеловал, помог раздеться.
– Сначала дай мне что-нибудь от головной боли, пап, а потом я прилягу, отойду немного, и мы с тобой поговорим, – попросила она, морщась от пульсирующих ударов в виски. – Еле на ногах стою...
Пока отец искал таблетки, Надя наскоро умылась, смочила виски холодной водой – боль немного отпустила. Она улеглась на диван, подложила под голову подушку и стала ждать отца. «Говорить или нет? – сверлила в мозгу одна мысль. – Должен ведь он когда-нибудь узнать о Свете?» Но все ее существо противилось, и она решила не открывать ему пока всей правды.
– Что же с тобой приключилось, дочка? – повторил вопрос Розанов, убедившись, что она удобно устроилась, отдохнула и голова у нее как будто проходит.
– Сначала мама с утра меня ошарашила: рассказала, что вы с Григорьевыми старые знакомые, что ты... был любовником Светиной мамы и ее бросил, – это раз. – Надя сделала паузу, загнула один палец и взглянула на отца. – Потом узнала – прочитала заключение врача, – что моей спортивной карьере – конец, у меня миокардит, – это два. – И загнула еще один палец. – В довершение всего у меня произошел полный разрыв с Костей – я его сильно любила; ты ведь о нем знаешь? – Надя хотела загнуть третий палец, но передумала и подвела горький итог! – Так вот, мы с ним расстались навсегда! Достаточно для одного дня?
Видя, что отец подавленно молчит, понимая, как ей тяжело и не зная, чем помочь, она устало, безразлично добавила:
– Кроме всего этого, меня, похоже, обманет один... извини, сукин сын, который обещает взять замуж и увезти за границу. – И не выдержав напряжения, Надя разрыдалась, зарывшись лицом в подушку.
Профессор Розанов долго ничего не говорил в ответ на бурные признания дочери – только ласково гладил ее по голове, раздумывая над ее несчастьями и пытаясь представить себе – как все это ей преодолеть, что он может сделать для нее. Наконец вместо совета решил высказать то, что у него на сердце.
– Мать сказала тебе, доченька, как всегда, полуправду. Я любил Светину маму и расстался с ней не по своей воле. Ее оклеветали, а я... погорячился. Она же подумала, что я ее бросил, и вышла замуж за другого. До сих пор не могу себе этого простить.
Он наклонился, поцеловал дочь и так же грустно продолжал:
– Для тебя ничего обидного в этом нет. Я люблю тебя с тех пор, как ты появилась на свет, и всегда буду любить. И рад, что ты дружна с Верой Петровной, потому что она очень хороший человек.
Надя слушала, и душа ее полнилась любовью и состраданием к отцу – такому большому, красивому, но обделенному личным счастьем. «Может, все-таки сказать?..» – снова настойчиво стукнуло в голову требование совести, но она опять не решилась.
– А в отношении остального рецепт один: ты должна жить так, как подсказывают разум и сердце. Тебе сейчас тяжело, но это пройдет. – Он с любовью смотрел на дочь; потом взял ее руку в свои большие ладони. – Смелее смотри в будущее, больше верь в себя! Если этот «сукин сын», как ты его назвала, – тот самый Олег, будущий дипломат, – то дай Бог тебе счастья! Это же замечательно, если ты получишь возможность увидеть то, что недоступно гражданам «невыездным».
Степан Алексеевич прервался и, крепче сжав ее руку, серьезно взглянул на Надю.
– Но еще раз хочу повторить свое убеждение: красивая жизнь хороша, но, если не полюбишь мужа – счастья у тебя не будет! Только ты это знаешь – тебе и решать. Насколько я в курсе, Олег и внешне симпатичный, и добрый, хорошо воспитанный молодой человек. Он любит тебя и постарается сделать счастливой. А в любви всегда есть риск. Всего наперед ведь не узнаешь...
«Папа прав: зачем заранее всего бояться? Надо верить в лучшее. – Надя несколько приободрилась. – И с Костей, как ни тяжело, все равно нужно было расстаться. Так скорее все пройдет. Время вылечит...»
Голова прошла, Надя почувствовала себя лучше; пора ехать...
– Спасибо тебе, папочка, за все! – поблагодарила она, встав на цыпочки и целуя его. – Поеду домой – я уже оправилась. Буду держать тебя в курсе своих дел.
Она вышла на улицу и поехала к себе на ВДНХ, уже более спокойно все обдумывая. Знала бы, что ждет ее дома!
Василий Семенович Чайкин с важным видом вышел из своей служебной «Волги», отпустил водителя и вперевалочку вошел в такой знакомый подъезд Лидиного дома. Он спешил обрадовать свою верную подругу: накануне наконец-то передал в суд документы на развод. До чего же ему опостылел собственный дом! Каждый день видеть ненавистную лесбийскую физиономию жены – быть женатым и не спать с женой! Тянуть эту комедию столько лет! Такое мог вытерпеть лишь он, человек с поистине ангельским характером...
«Лида, конечно, уже накрыла на стол. Сейчас отметим мое освобождение! – весело думал он, предвкушая теплую встречу и приятное времяпрепровождение. – Тьфу ты, черт! Опять лифт не работает! – выругался он и досадливо поморщился. – Снова придется топать на шестой этаж!» Такое начало не предвещало удачи, но легкий нрав не позволял Чайкину впадать в уныние. "А мы ножками, да с остановочками! – подбадривал он себя, кряхтя и тяжело отдуваясь, пока преодолевал бесконечные, как ему казалось, лестничные марши.
