Я посмотрел на него, моего великого золотого красивого брата, самого великого, самого золотого, самого красивого изо всех моих великих золотых и красивых братьев. Я смотрел на его огромный рост, широкие плечи и могучее сложение. Смотрел на его светлые волосы и загорелую кожу, твердый рот и сильный подбородок. Я смотрел на него, ненавидел и всеми силами желал, чтобы он умер.
Он улыбался. Конечно, он улыбался! Он был богат, счастлив и в безопасности. Конечно, он улыбался! Я бы тоже улыбался, если бы был на его месте. Как приятно быть Филипом Касталлаком, иметь жену, которая позволяет тебе все, мать, которая желает тебе только счастья, особняк у моря и кучу слуг, которые из кожи вон лезут, вылизывая тебе задницу.
Но я не был Филипом. Я встал, думая только о том, что я не вышел ростом, плохо сложен и некрасив. Я словно впервые увидел себя, Джан-Ива Касталлака, двадцати восьми лет от роду, которого отчислили из Оксфорда и неофициально обвинили в мошенничестве, — нищего, не имеющего за спиной ничего, кроме лет, потраченных впустую на то, чтобы перещеголять своих братьев и провалить все предприятия, за которые брался. Я увидел себя глазами Филипа — безответственным младшим братом, безобидным, никчемным и инфантильным. Я вспомнил его письмо Майклу: «Мой братец не тот человек, который способен украсть наследство, если встретит хотя бы малейшее сопротивление…» Унизительная оценка. «Мой братец не тот человек…»
— Привет, Джан! — весело произнес Филип с улыбкой, но глаза его остались холодны. — Рад тебя снова видеть. Что это за чушь со счетами? Я уверен, в этом нет ничего серьезного, и не хочу портить возвращение домой, преувеличивая значение проделок, которые ты мог выкинуть в мое отсутствие… Пойдемте обедать? Я вижу в меню омара и умираю с голоду.
Я не сказал ничего, потому что сказать было нечего. Мне было двадцать восемь, я был неудачником, и тот обед в «Метрополе» с Филипом и матерью ознаменовал конец жалкой, ужасной, достойной презрения карьеры.
4
После обеда Филипу надо было закончить какое-то дело, поэтому я сам отвез мать на ферму. Когда мы пересекли границу прихода Зиллан, она попросила меня остановить машину у ворот одного из полей, и я, немного удивленный ее просьбой, остановился.
— Тебе плохо, мама?
— Мне хорошо, плохо тебе. Ты чудовищно ведешь машину.
— Прости, я сам не свой. Прости, если я тебя напугал.
— Я не испугалась, я просто раздражена. Дорогой, надо постараться взять себя в руки! Пожалуйста, ради меня! Я знаю, что Филип сейчас невысокого мнения о тебе, да и как может быть иначе после всего? Но ты сможешь его переубедить, я уверена!
— Об этом не может быть и речи. — Я положил руки на руль и крепко его сжал. — Он никогда мне этого не простит и никогда не изменит завещание в мою пользу. Будет лучше, если я уеду и начну все заново в Лондоне.
— Начни все заново здесь! Если бы ты перевернул новую страницу…
— Ведь он все равно проживет еще лет пятьдесят. Что мне его завещание! Он меня переживет.
— Надеюсь, вы оба проживете еще пятьдесят лет и даже больше, — сказала мать, — но судьба иногда выкидывает странные штуки, а Филип, как ты знаешь, никогда не чурался опасной жизни и опасных ситуаций. А он на десять лет старше тебя. Вы из разных поколений.
— Все равно, — упрямо повторил я, — я не смогу ничего поделать. Даже если Филип когда-нибудь передумает и сделает меня своим наследником, сейчас, после того как я так долго жил там, как хозяин, я не могу вернуться в Пенмаррик простым управляющим. Мне нужно уехать в Лондон.
— Ерунда! — Мать начала раздражаться. — Как ты сможешь заслужить одобрение Филипа за три сотни миль отсюда, в Лондоне? А если ты останешься здесь и начнешь жизнь сначала…
— Я не могу. — Я крепко сжимал руль, смотреть на нее я не мог. — Я унизил себя перед слишком большим количеством людей, все думают, что я неудачник. Я не могу.
— Можешь, — сказала мать, — и ты это сделаешь. — Ее тонкая старческая рука легла на мою. — Ты должен встретить опасность лицом к лицу, потому что если ты сбежишь, то потом сам себе этого не простишь. Понимаешь, от побега не будет никакого толку: сбежав, ты не будешь чувствовать себя менее виноватым и пристыженным; напротив, тебе будет еще более стыдно, чем прежде. Ты должен остаться. Я понимаю, это тяжело, но если ты это преодолеешь, если ты примешь то, что случилось, и начнешь все сначала…
— Я даже не знаю, с чего начать.
— Прежде всего не спеши! Нет, я серьезно! Ты всегда спешишь; ты ведешь себя так, словно бежишь наперегонки со временем. Ты спешил стать богатым, спешил жениться, спешил получить Пенмаррик. Зачем? Ты всегда так спешишь, что у тебя даже нет времени на то, чтобы быть самим собой: тебе всегда приходится вырабатывать позицию, принимать позы. Я видела тебя в роли Послушного Сына, Богатого Молодого Повесы, Молодого Мужа, Хозяина Пенмаррика, а вот в роли самого себя… Может быть, тебе и нравится разыгрывать из себя кого-то другого, но, Джан-Ив, ты не представляешь себе, как ужасно оказаться в заложниках у своей роли, понимая, что настоящего себя показать уже нельзя. Не позволяй ни одной из твоих ролей заманить себя в ловушку, Джан-Ив. Не торопись, будь собой, перестань метаться от роли к роли, отталкивая всех, кто попадается тебе на пути.
— Но жизнь так коротка. — Я поискал слова. — Мне двадцать восемь. Если бы мне везло… мне никогда не везет… иногда мне кажется, что у меня даже не было шанса начать жить…
— А ты знаешь, что моя жизнь началась только после тридцати? Ты молод, Джан-Ив, молод! У тебя полно времени!
Я молчал, все еще сжимая руль.
— Ты знаешь, как я жила до того, как мне исполнилось тридцать? Знаешь? Тебе кто-нибудь говорил, как я жила до своего первого замужества?
— Ты была прислугой в замке Менерион.
— Мне тогда и двадцати не было. Я ушла из замка в восемнадцать. Я работала в магазинах. В гостинице. Даже в баре. Вот! Этого я никому из детей не рассказывала. У меня была такая ужасная, унизительная работа, что казалось, я пала уже слишком низко и нет никакой надежды подняться. Я знаю, что это такое, когда жизнь к тебе несправедлива! Я знаю, что такое отчаяние, оттого что молодость ускользает сквозь пальцы! Не думай, что я тебя не понимаю. Но через десять лет после того, как я работала в той таверне, я стала хозяйкой Пенмаррика, а если фортуна так переменилась ко мне, значит, она может перемениться и к тебе. Но больше никакого мошенничества. Никаких обманов и подделок. Ты должен быть честным, преданным, чтобы на тебя можно было положиться, потому что, если ты станешь таким, я убеждена, что судьба вознаградит тебя. Филип щедр, и если он решит, что ты этого заслуживаешь, я не вижу причин, почему бы ему не стать щедрым к тебе. Кроме того, как ни странно это может прозвучать, ты ему действительно нужен. Он очень мало знает о поместье, поэтому твой опыт и знания будут для него бесценны, я не верю, что тебе будет сложно, даже после всего, что случилось, завоевать его дружбу и уважение, если ты поведешь себя правильно.
