— Не читай мне мораль! Ты сам приехал к Дине, хотя собираешься жениться на другой. Ты рассказал своей невесте, что собираешься победить здесь не только горы?
Послышался звук удара. Громкий. Потом еще один. И все затихло. Карна слышала только громкое пыхтение. Один из них, а может, и оба раскуривали сигары.
— Нет. И дело не в этом, — сказал наконец Аксель не совсем уверенно.
— А в чем же?
— Я приехал, чтобы увезти ее отсюда или самому остаться здесь. Про женитьбу я написал нарочно, чтобы… Но она послала меня к черту! Меня, молодого и красивого! Слышишь, ты, идиот?
Аксель как-то странно засмеялся. Карне стало не по себе.
— А ты сам! — продолжал Аксель. — У тебя есть все, и ты ничего не бережешь.
Карна почувствовала приближение припадка. Нет, нет, только не здесь! Она поднялась по лестнице и села на пол, опустив голову между колен. Тошнота медленно проходила.
Неужели побить каменьями следовало папу?
Рюмки были пусты.
— Вениамин, что означает твой туманный, как у оракула, ответ?.. Про Ханну, жену Олаисена. Бы в юности любили друг друга? — Аксель вытер под носом рукавом рубашки. Скомканный сюртук валялся на полу.
— Мы вместе выросли. Когда я вернулся из Копенгагена…
— Ты так тосковал по ней в Копенгагене, что обрюхатил другую! И так привязал к себе Анну, что ей уже не вырваться, — с горечью сказал Аксель.
— Зачем видеть во всем только плохое?
— С этим ты справишься и без меня! Неужели это того стоит?
— Катись к черту! Я не встречал ее уже…
— Вот-вот. — Аксель шмыгнул носом.
— Ну хорошо, иногда мы видимся. Ей нужен близкий человек. И она говорит, что он бьет ее независимо…
Аксель открыл рот от изумления.
— Принеси еще бутылку! — просипел он.
— Хватит с тебя!
Они сидели, наклонившись друг к другу, и не спускали друг с друга глаз.
— Я не могу ничего объяснить. Не могу думать… Она тоже. Это сильнее нас.
— Так он прав? Это был твой ребенок?
— Нет!
Аксель хотел встать, но сполз обратно в кресло и спросил почти с благоговением:
— И это будет продолжаться?
— Страндстедет небольшой. Я не могу избежать встреч с Ханной, если ты это имеешь в виду. Но я не сплю с ней! Мы только разговариваем! Понимаешь?
— Фу, черт! Только что верблюд у меня на глазах пролез сквозь игольное ушко.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты, безусловно, попадешь в рай.
Они помолчали. Аксель высморкался в сложенный платок и взмахнул им.
— Если я узнаю, что ты изменил Анне, я тебя убью!
— Ты пьян, — сказал Вениамин.
— Спасибо, а то я не знал! Бутылка пуста! — Вскоре он вздохнул и сказал: — Мне следовало помнить, как ты умеешь все переворачивать таким образом, что разговор будет идти только о тебе и твоих делишках.
Вениамин пошел за новой бутылкой.
Когда Анна вернулась домой, они лежали в обнимку на полу возле книжного шкафа. Вениамин тяжело дышал в бороду Акселя. Громкий храп взлетал к потолку.
Она с удивлением долго смотрела на них. Потом осторожно опустила шторы на окнах. Не подняв упавшую бутылку и не убрав со стола, она укрыла их пледом и тихонько вышла из комнаты.
И прикрепила к двери записку для служанки: «Не тревожьте доктора, он спит в гостиной!»
В тот день, когда уезжал Аксель, дул свежий ветер. Бабушка не пошла провожать его на пристань. Но зашедшую к ней Карну встретила в дверях.
— Мне сегодня не до разговоров, — сказала она в щелку. — Даже с тобой.
Кажется, она плакала.
Карна кивнула и вышла на ветер. Пароход шел с трудом, он еще не миновал Тьювхолмен.
Папа уже поднялся к дому, поэтому Карна пошла к Биргит. Там ей обрадовались. Печь у них еще не топилась, потому что труба дымила при западном ветре.
— Карна была бы очень хорошенькой, если б она хоть иногда улыбалась, — сказала вдруг мать Биргит.
Но Карна не видела в этом ничего забавного, сегодня все было не по ней. Она поджала губы.
— Я человек серьезный, — сказала она. Иногда это служило ей утешением. Конечно, она где-то вычитала эти слова, но ведь мать Биргит этого не знала.
— Тебе идут распущенные волосы, пусть все видят, какие они красивые. — Мать Биргит не сдавалась.
Биргит вся съежилась.
— В Библии об этом ничего не говорится, — ответила Карна и начала надевать накидку. Здесь стало слишком жарко.
Через минуту она снова оказалась на ветру. Сегодня ей нигде не было места.
Поднявшись в свою комнату, она заплела косы еще туже и заколола их на затылке, как закалывают пожилые женщины. Остался лишь маленький локон возле уха.
Отныне она будет носить эту прическу до самой смерти!
Поглядевшись в зеркало, Карна спустилась к папе и Анне.
— Может, мне лучше носить распущенные волосы, чтобы все видели, как они вьются? Как по-вашему?
Не поднимая глаз от газеты, папа начал рассказывать Анне о разногласиях амтмана с председателем местной управы — амтман считал, что не следует вкладывать столько средств в южную дорогу.
Анна пробормотала «да-да» и даже не взглянула на Карну — она только что получила письмо из Копенгагена.
Карна подошла к папе и повторила вопрос.
— Это и так видно. Но если тебе самой кажется… Мне все равно, — ответил он, так и не подняв глаз от газеты.
Карна пошла на кухню за ножницами. Потом вышла с ними на крыльцо и прижала ножницы к голове. Дело было сделано.
Анна заметила каштановые пряди, летевшие мимо окна. Она выбежала на крыльцо и увидела Карну с обкромсанными волосами. Она была похожа на каторжника.
До того как Карна должна была в церкви отвечать перед Богом и прихожанами на вопросы пастора, оставалось семь дней.
— Что ты наделала?
Голос Анны звучал точь-в-точь как у матери Биргит. В дверях показался папа. Он онемел от удивления. Потом схватил Карну за руку:
— Ты с ума сошла? Я тебя выпорю!
— Ты сам сказал, что тебе все равно! Что и так видно, как они вьются!
— Ты собираешься явиться на конфирмацию с головой, похожей на помело? — крикнул папа.
Его вид внушал опасения. Он весь побелел. И был угрожающе близко. Карна чувствовала на лице его дыхание и брызги слюны. Но слов его не понимала.
