Она помолчала и пригубила вино.
— Тебе, наверное, не терпится попасть туда?
— Если это никого не затруднит.
— Я договорюсь, чтобы тебя отвезли туда.
— А ты поедешь со мной?
Она быстро взглянула на него:
— Если ты подождешь несколько дней, я пошлю туда служанку, чтобы она все привела в порядок. Пустой дом, сам понимаешь.
— Нет.
— Нет?
— Только ты и я.
Он видел, что ему удалось привести ее в замешательство. Но только на мгновение.
— Ах вот как? Но тогда я скажу служанке, чтобы она вернулась, как только закончит работу.
Ее улыбка была всего лишь нервным подергиванием мышц. Было видно, что она еще не привыкла подчиняться приказам. И она не спросила, что он имеет в виду.
— Спасибо! — Он посмотрел на карманные часы. Это были часы Иакова. Потом допил рюмку и встал.
По пути к двери он вспомнил о своем пальто, лежавшем на ее кровати. Но не спросил о нем. Она тоже не упомянула о нем. Неужели она позволит ему уйти без пальто?
Когда он взялся за ручку двери, она сказала как бы невзначай:
— А твое пальто?
— Что?
Она кивнула на спальню.
Он подождал, но она не собиралась принести ему пальто.
— Ах да, верно! — Он отпустил ручку двери.
Что это, месть или прежняя одержимость? Юхан не знал. Он сделал вид, что хочет забрать пальто, но подошел к ней. Обнял за талию и увлек за собой в спальню. Так человек ведет себя, только когда ему нечего терять.
Он застал ее врасплох. Она позволила увести себя. К пальто американского покроя с большим воротником. К шляпе.
В последний раз ими руководила она. Теперь — он. Он ощутил ее аромат. Не тот, который он помнил. Не такой откровенный. Более спокойный. Мир и дороги оставили свой след.
Она осторожно высвободилась из его рук. Положила руку ему на плечо и оттолкнула его. Не резко. Скорее намекая, что он стоит слишком близко. Когда она начала прибегать к намекам?
Он взял пальто и шляпу. Выходя из гостиной, раза два внимательно оглянулся.
— Красивая комната. Спасибо за угощение! Покойной ночи, Дина!
Вениамин встретил Сару на дороге. Удобный случай для разговора.
— Добрый день! — весело сказал он и пошел рядом. Взял у нее из рук корзинку и спросил, как она поживает.
Она была удивлена:
— Спасибо. Хорошо. Разве тебе в эту сторону?
— Я не спешу. А как дела у вас?
— Ханна почти не выходит из дома, значит, все в порядке, — ответила Сара. Но Вениамин уловил в ее голосе отчаяние.
— Что можно сделать? — тихо спросил он.
Мимо прошли несколько человек.
— Если уж Дина не могла спасти ее, то я и не знаю… Порой мне кажется, что она уже сдалась.
— А он?
— Потеряв верфь, он потерял и мужество. Но пока он хотя бы не трогает ее.
— Скажешь, если что-то случится?
— Да, если смогу улизнуть из дома. Теперь это бывает нечасто.
Он кивнул:
— А ты сама как?
— Что — я? Тоже не могу никуда пойти. Он и меня стережет. Если б ему немного повезло, он бы повеселел.
Вениамин остановился и отдал ей корзинку. И долго смотрел потом, как она, прихрамывая, поднимается по склону.
Анна написала письмо Ханне и Вилфреду Олаисену и отправила его по почте. Она пригласила их в Рейнснес на Иванов день. Будут только две их семьи. Пожалуйста! Карне и Педеру так тяжела эта семейная ссора. Хорошо, если бы до того Вилфред с Ханной пришли к ним в гости. Они бы провели вечер только вчетвером. Письмо было адресовано Вилфреду. Он на него не ответил.
Ханна почти не показывалась на людях. Продавщица и портниха были уволены. Шторы на окнах магазина не поднимались. В солнечные дни сквозь желтую вощеную ткань просвечивало объявление, приглашающее заказчиц. Теперь оно ничего не значило.
От прежнего Олаисена осталась лишь тень. Однако он продолжал посещать совещания в редакции газеты. Иногда приходил на пристань, чтобы встретить деловых знакомых. Но сам редко ездил куда-нибудь на своих судах. Люди полагали, что он устроил контору в одной из комнат своего дома.
Вениамин считал, что теперь Олаисен, не покидая дома, может всегда следить за Ханной. Слухи о том, что он бьет Ханну, прекратились. С другой стороны, и добрых слухов тоже не было. Люди обходили эту семью молчанием.
Зато их внимание обратилось на Юхана Грёнэльва, который, поездив по миру, вернулся домой.
Вениамин едва узнал Юхана. Юхан никогда не был таким. Это смущало Вениамина. Они, правда, переписывались, пока Вениамин жил в Копенгагене, но чтобы Юхан до такой степени забыл о своем духовном сане, что у него даже появилось чувство юмора!..
Анна, напротив, ничему не удивлялась. Появился человек, с которым она могла разговаривать. Сначала Вениамин обрадовался. Но когда он стал почти каждый день заставать в гостиной Анну, оживленно беседующую с Юханом, он признался себе, что это уже чересчур.
— Чувствуется, что этот человек покинул дом совсем молодым, — сказала однажды Анна после ухода гостя.
— В отличие от других, которые тоже вернулись домой? — насмешливо спросил Вениамин.
— Нет, я имела в виду совсем другое, — ответила Анна, наблюдая за ним.
— Понятно. Когда-то он был отвратительным моралистом.
— Трудно себе представить. Скорей всего, ты сам был слишком молод и чего-то не понимал.
— Может быть. Или он изменился в лучшую сторону, — безразлично сказал Вениамин.
Она промолчала.
— Хорошо, что он тебе нравится. — Вениамин погладил ее по щеке.
— А тебе нет?
— Сначала мне нужно кое в чем разобраться.
— В чем же?
— Не знаю.
— Оставь его в покое, пусть будет таким, какой есть.
— Хорошо, хорошо. — Вениамин встал.
— Он обещал, что пойдет к Олаисенам и передаст им привет от Стине и Фомы.
— Вот как?
— Что-то нужно делать.
— Ради кого?
— Ради их обоих. Ради детей. Они несчастны и отверженны.
— Олаисен и хотел быть отверженным.
— Никто этого не хочет, Вениамин.
— Ты права. Как обычно. — Поднимаясь по лестнице, он обнял ее.
Вениамин привык к их коротким разговорам и всегда старался закончить их полюбовно. Ради покоя в доме. Ему было небезразлично знать, что его ждет по возвращении домой.
