Оглядел угол, в котором обычно принимал больных. Сегодня все казалось темным и старым. Запирающийся стеклянный шкаф с инструментами и лекарствами когда-то был белый. Теперь он посерел, и там, где облупилась краска, темнели безобразные пятна. Вениамин купил подержанный шкаф.
Креслу требовалась новая обивка. Из подлокотников торчал волос. Старая бурая обивка была удобна, ведь на нее иногда попадала кровь. Но Анне оно могло показаться непривлекательным и нечистым.
Письменный стол был новый. Он не вызывал возражений. Как и стулья, стоявшие в конторе. Но было что-то унизительное в том, что ему приходилось принимать больных в конторе при лавке, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Сейчас февраль. Что он успеет сделать до июня?
Понравится ли Рейнснес Анне?
Большой дом прошлым летом заново покрасили со стороны моря. Но лавка являла собой жалкое зрелище, так же как и один из пакгаузов. В беседке часть стекол была разбита, в скамейке на парадном крыльце не хватало одной планки. Вениамин вспомнил, что в гостиной под окнами обои покрыты пятнами. Наверное, окна следует заново промазать замазкой?
Он ходил взад-вперед по стертым половицам, голову давила непонятная боль.
Куда же их поместить? В большую комнату для гостей? Нет, она для них мала. У них наверняка будет много туалетов, им нужно место. Лучше он освободит для них залу.
Но как объяснить домашним, почему он уступил Анне из Копенгагена свою спальню? Они решат, что он посватался и получил согласие.
Ломая голову над этими мелочами, Вениамин мог не думать о главном — о приезде Анны.
Олине шел семьдесят восьмой год. Сидя на табуретке с колесиками, она еще управляла кухней и домом.
Несколько лет назад у нее на ноге появилась язва, которая никак не заживала. Олине не жаловалась, но часто громко и тяжело вздыхала. Волосы у нее поредели. Она заплетала их в косицу и закалывала ее на макушке тремя шпильками. А вот кожа осталась удивительно гладкой и свежей. Как молоко с медом, говорил Андерс, когда хотел ее задобрить.
Олине милостиво кивала. Она достаточно повидала на своем веку и не от любого принимала комплименты. Когда она хотела, ее замечания были безжалостны.
Олине видела людей насквозь, словно они были прозрачные. У нее сохранилось хорошее зрение, не то что у Андерса. Зато шевелюра у него была по-прежнему густая и непокорная.
Вениамин выбрал время, когда служанки не было на кухне. Он зашел к Олине и сел к столу.
— Олине, мне нужен твой совет.
— ???
Она отвернулась от плиты вместе со своей табуреткой и, прищурившись, оглядела его с головы до ног.
— Весной к нам приедут важные гости.
— Кто?
— Одна барышня… вернее, две. Из Копенгагена.
Олине сжала губы и приложила к ним палец. Еще во времена его детства это означало, что Олине думает.
Он не мешал ей.
— Это не просто барышня, верно?
— Нет, не просто.
Олине скрестила на груди полные руки, глаза у нее стали веселыми.
— Как ее зовут?
— Анна Ангер.
— Анна. Христианское имя. И что же эта Анна будет делать в Рейнснесе?
Вениамин покраснел как рак.
— Ее сестру зовут София. Они приедут в гости, — ответил он.
Олине наморщила лоб, пропустив его слова мимо ушей.
— Наконец к нашему Вениамину приедет дама. Что ж, ты ведь уже взрослый. Больше тридцати. Одинокий отец, а одинокому плохо. Сам Бог это сказал.
Она энергично кивнула головой. Словно посоветовалась с Господом, и он с ней согласился.
— Обручение будет здесь?
— Успокойся, Олине. Ко мне просто приедут гости. Она никогда не была на севере. Их отец профессор, я у него учился.
— Настоящая профессорская дочка? Спаси и помилуй! Что едят профессорские дочки? Бедная я, бедная! В Рейнснесе будет, как в прежние времена. Важные гости, телячий бифштекс и двенадцать человек за столом. И поздний обед. Придется нанять еще одну служанку. Господи, дай силы справиться! Я уже так давно…
Олине сияла, она была довольна.
— Я хотел с тобой посоветоваться.
— О чем?
— У них, наверное, будет много вещей. А комната для гостей небольшая…
— Комната для гостей! Для профессорской дочки с сундуками платьев, картонками для шляп и всякой всячиной? Ни в коем случае! Тебе придется освободить залу. Эка важность, что ты доктор! Она будет жить в зале, и точка! У тебя нет ее фотографии?
— Нет.
Олине вздохнула и осторожно поправила повязку на ноге.
Вениамин тоже вздохнул.
— Она красивая?
— Да. И ее сестра София тоже.
— Бог с ней, с Софией. А Анна веселая?
— Нет, не знаю.
— Красивая. Но не слишком веселая?
— Она всегда очень серьезная, почти всегда, — признался Вениамин. И начал старательно перевязывать Олине ногу.
— Не понимаю, как я не потеряла ногу, пока тебя не было? Она могла у меня просто отгнить… Подожди, я что-то хотела сказать… Вот, вспомнила! Ханна знает про фрёкен Анну?
— Нет, я тебе первой сказал.
— Меня это не касается, но на твоем месте я бы сама сказала об этом Ханне до того, как она узнает это от других.
— Почему?
Олине внимательно поглядела на Вениамина, стоявшего перед ней на коленях и укреплявшего повязку.
— Так мне кажется…
Окружной доктор прислал за Вениамином. Вениамин решил, что это связано с медицинским отчетом. Старый доктор не любил бумаги и отчеты, одинаково скучные каждый год. Теперь писать их ему помогал Вениамин. Особого внимания требовал раздел «Болезни в округе», приносивший много неприятностей.
Вениамин приехал в Страндстедет и направился к дому доктора. Старый доктор обычно приглашал его обедать и угощал пуншем. Дом был гостеприимный, хозяин — умный. Но он лучше разбирался в людях, чем в медицинских отчетах.
Когда Вениамин впервые посетил его, чтобы узнать, не возражает ли старый доктор, чтобы он открыл свою практику, тот принял его под свою опеку. И даже больше. Он был явно благодарен Вениамину, что тот взял на себя посещение больных. Теперь доктор мог спокойно сидеть в своем кабинете в Страндстедете, не рискуя промочить ноги, как он выражался.
К недоразумению, возникшему между ним и комитетом по делам неимущих из-за того, что доктор оплатил транспорт, которым пользовался Вениамин, а не он сам, доктор отнесся с веселым негодованием. И произнес перед Вениамином и своей женой пламенную речь о недостатке ума у членов местной управы.
