Однажды Карна принесла на чердак платье, но бабушка отказалась надеть его. Карна положила куклу в старую детскую коляску и стала катать ее по чердаку, словно не заметив, что бабушка не в духе.
Но это не помогло, и Карна решила поговорить с бабушкой.
— Ты должна надеть это платье, — сказала она.
На чердаке было тихо, если не считать тех звуков, что долетали сюда через открытый лаз.
Карна слышала, как внизу Анна играет что-то быстрое. Словно ей было очень весело.
В балку над головой Карны было вбито много крюков. Там висели старые лампы с черными стеклами. Карна даже не видела, есть ли в лампах фитиль.
От некоторых аккордов Анны лампы начинали звенеть. Это было так странно, что Карне захотелось плакать.
— Пожалуйста, надень платье, — попросила она бабушку. — И я тоже что-нибудь надену.
Наконец платье шевельнулось, приобрело объем. Поднялось. Зашелестело. Запели браслеты.
— Теперь у нас на кухне нет больше Олине, — быстро сказала Карна.
Бабушка не отозвалась.
— Почему ты не отвечаешь, когда с тобой разговаривают? — строго спросила Карна.
Но это не помогло.
— Никто не хочет быть моим!
Лампы снова звякнули. Но совсем тихо.
Тогда бабушка встала и подняла вверх руки. Это вызвало легкое дуновение. В углу над кривым комодом заколыхалась паутина.
— Иди сюда! — шепнула бабушка.
Карна встала и схватилась за бабушкину юбку. Они вместе затанцевали.
— Ты сегодня не будешь со мной разговаривать? — спросила она у бабушки.
— Тс-с-с! — шепнула бабушка, кружась вместе с ней.
Карне пришлось уступить. Танцевать с бабушкой было так приятно! В конце концов у Карны закружилась голова, и бабушка подхватила ее в свои объятия.
Порой Карна не находила себе места. Особенно когда думала об Олине.
Вьющиеся розы уже завели свою жалобу. Их колючки и сухие ветки противно царапали окно комнаты, где спала Карна. Звук был близкий, скрежещущий, надоедный.
Но что-то в розовых кустах и в музыке моря было общее. Их звук сметал снег с веток и заставлял ветки царапать стекло. Некоторые листья свернулись и стали жесткими, но еще держались между темными гроздьями роз.
До того как пошел снег, листья были красные и мягкие. Как кожа. От дождя они тяжелели. Но это было давно.
Однажды Анна положила ее пальцы на черные и белые клавиши и засмеялась, когда Карне удалось извлечь из пианино звук.
Папа почти всегда был веселый. Наверное, оттого, что Анна не уехала с пароходом.
Карна спросила, как было на шхуне, когда они поженились. Они переглянулись и засмеялись.
Ей это не понравилось.
Папа посадил ее к себе на колени и сказал, что теперь ее мамой будет Анна, потому что мертвая Карна мамой быть не может.
Тогда Карне пришлось прямо сказать им, что у них уже есть настоящая Ханна.
Папа рассердился.
И Карна поняла, что не следует произносить двух слов: дедушка и Ханна. Теперь всякий раз, когда она думала об этих словах, у нее перед глазами вставали замерзшие вьющиеся розы за окном.
Мороз был как темнота, как ночь. Он появлялся неожиданно. Интересно, откуда?
Глава 16
Вениамина и Анну пригласили в гости к пробсту. После обеда пробст заговорил о тяжелом положении школьного комитета в их приходе. И о малопригодном для своей должности инспекторе, которого никогда не было на месте, если что-то случалось. Инспектор как раз недавно подал просьбу освободить его на осень от его обязанностей — ему необходимо выкопать картошку и кое-что сделать по дому.
Ничего удивительного, что при таком инспекторе дети пренебрегают занятиями. А наложенные на родителей штрафы собрать невозможно.
— Когда дело доходит до бедняков, защитить право детей на обязательное начальное образование почти невозможно, — огорченно сказал пробст.
Он спросил, не согласится ли Вениамин сменить инспектора Ларса Ларсена на его посту. Пробсту были нужны молодые люди, понимающие значение образования и в то же время считающиеся с тяжелыми условиями, в каких живут бедняки. Вениамин как доктор — самый подходящий человек.
Вениамин был удивлен и польщен. Тем не менее он отрицательно покачал головой и попросил простить его — он не считает себя подходящим для этой роли. Вот если бы речь шла о комитете по здоровью, он согласился бы войти в него — в этом вопросе он более компетентен.
— В комитете по здоровью состоит наш уважаемый окружной доктор, а вот в качестве школьного инспектора нам нужен именно такой человек, как вы.
Попытки пробста уговорить Вениамина ни к чему не привели, тем не менее он продолжал развивать свою излюбленную тему — образование подрастающего поколения.
Его беспокоили не столько налагаемые на родителей штрафы, сколько то обстоятельство, что некоторые дети не имеют возможности посещать школу, в то время как это гарантировано им законом.
Анна поинтересовалась, почему родители не посылают детей в школу.
— Есть две причины, — ответил пробст. — Первая — болезни, особенно инфекционные, — это доктору прекрасно известно. И вторая: родители заставляют детей помогать им во время страды, во время лова и во многом другом. Некоторые так бедны, что не могут обеспечить ребенка одеждой и едой, чтобы послать его в школу. А просить помощи у комитета по делам неимущих им не позволяет гордость. Им легче сказать, что их дети больны. Есть еще и приемные родители; те используют своих приемышей на всяких работах и прибегают к любой лжи, лишь бы удержать дома свою дешевую рабочую силу и вместе с тем избежать расходов на то, чтобы отправить ребенка в школу.
— И с этим ничего нельзя поделать? — спросила Анна.
— В нынешнем году мы обязали пятерых учеников явиться в школу в Страндстедете, потому что в прошлом году ни один из них ни разу не посетил занятий. Беда в том, что, несмотря на наши два объявления, у нас нет учителей. Это объясняется низким жалованьем. К сожалению, наша управа не желает этого понимать. А у нас в приходе не так много образованных людей, которые согласились бы взять на себя эту работу. Детей, которых обязывают посещать школу, учить трудно.
Анна поинтересовалась, что требуется от учителя.
— Знания лопарского языка, к счастью, не требуется, но учитель должен преподавать Закон Божий, чтение, письмо и арифметику. И пользоваться уважением. Ошибка многих учителей в том, что они чаще прибегают к розгам, чем опираются на свое уважение у детей.
— Жаль, что я недостаточно хорошо знаю норвежский! — вздохнула Анна.
Жена пробста, молчаливая женщина, которая редко вмешивалась в разговоры мужа, вдруг оживилась.
