В таких случаях Олине говорила:
— Парнишке нужен отец.
Раньше Ханна часто приезжала в Рейнснес, и они с папой смеялись по вечерам. Карна слышала их смех, сидя в своей комнате.
Они играли в шашки и шахматы. Но ведь это были лишь фигурки на доске.
Однажды Карна поднялась наверх. Ханна что-то искала в шкафу с постельным бельем. Рядом с ней стоял папа.
В полумраке Карпе показалось, что они дерутся. Но они не дрались. Заметив Карну, они ласково заговорили с ней, оба сразу.
Карна уже не помнила, было это до или после появления новой Ханны.
Олине сказала:
— Раньше в Рейнснесе было слишком много женщин, теперь — слишком мало.
Карна поняла: это потому, что тут нет настоящей Ханны.
Однажды в хорошую погоду папа поехал с Карной кататься на лодке. Лодка быстро летела вперед. Карне было так хорошо, что она сказала:
— Я не виновата, что она уехала.
— Конечно нет! Не думай об этом!
Он глядел куда-то в пространство, и в голосе у него дрожала нежность.
— Кто же тогда виноват?
— Я.
— Потому что ты был злой?
— Да, поэтому.
— Она вернется?
— Не знаю.
— А ты попроси ее.
— Может быть…
— Ты не хочешь?
— Это не так просто.
— Разве она тебе не пригодится?
Папа засмеялся, но лицо у него было грустное.
— Я еще не знаю, что со мной будет…
Карна испугалась — она знала, о чем он думает. О том, чтобы уехать. Куда-нибудь далеко.
В тот раз, когда папа сказал, что у него в Страндстедете будет свой кабинет, Карна не поняла, что он собирается там ночевать.
Он уехал, его не было день и ночь, не приехал он и на другой вечер, и Карна спросила у Олине, где же он спит.
— В Страндстедете, в комнате рядом со своим кабинетом, — ответила Олине.
— Я хочу, чтобы завтраком меня кормил папа!
Взрослые сказали, что так не годится. Тогда Карна решила, что вообще перестанет есть.
Два дня Олине, Стине и служанки пытались заставить ее есть. Олине силой впихнула в нее кашу, но Карну вырвало прямо на стол.
Тем не менее ее не оставили в покое. Тогда она залезла на стол у окна и смотрела на вечернее солнце, пока зазвучавшая музыка моря не унесла ее с собой.
На берегу и в прибрежных камнях у Стине стояли ящики. В них жили гаги, когда сидели на яйцах, из которых должны были вылупиться птенцы.
Прошло столько дней, что Карна уже не могла сосчитать их, а папа так и не вернулся домой. Тогда она пошла к ящикам и выгнала из них птиц. Потом начала топтать яйца. Не одно, не два, много.
В одних яйцах была только противная на вид каша. В других — клювики, коготки и синеватая пленка. Чтобы рассмотреть их, Карна поковыряла разбитые яйца палкой.
За этим ее и застал Фома. Он страшно рассердился и потащил ее к Стине.
— Папа! Папа! Он должен приехать! — кричала Карна и топала ногами.
От страха у нее стучали зубы.
Стине повела себя неожиданно для всех. Она посадила Карну к себе на колени и сказала:
— Бедная девочка!
У Карны хлынули слезы, и она обмочилась. Когда она пришла в себя, между зубами у нее была всунута деревянная палочка. Вся в испарине, но дрожа от озноба, она лежала на скамье в доме Стине.
Стине повязала ей на запястье серую шерстяную нитку и читала над ней «Отче наш».
Эту нитку Карна должна носить всегда. Всегда.
Так ей будет легче жить с ее Даром, и она перестанет прикусывать язык.
Даром Карны была не нитка, а падучая.
Карна сидела на коленях у Стине и рисовала мертвых птенчиков гаги. Красных и синих. Она хотела поставить рисунок на комоде рядом с фотографией покойной Карны. Это единственное, что она могла сделать для них.
Стине пела ей о птицах, которые летают ночью под облаками и дают маленьким девочкам пух для перинок.
На другой день папа вернулся домой. Узнав о птенцах и о припадке, он сказал, что будет лучше, если Карна вместе с ним переедет в Страндстедет.
Такая глупость взрослого человека испугала Олине и всех женщин Рейнснеса.
— Раз мы с Карной вместе приехали в Рейнснес из Копенгагена, мы вместе переедем и в Страндстедет, — сказал он. — Я найду там экономку.
— Мы поедем на пароходе и найдем там себе Ханну, — вмешалась Карна.
В комнате воцарилось молчание.
Но явно не из-за того, что в Страндстедете Карне могла угрожать опасность. На ее вопросы взрослые отвечали, что сначала папа должен заработать денег и найти для них жилище и няню.
А пока ей следует смириться с тем, что иногда он будет оставаться на ночь в Страндстедете.
Если папа отсутствовал несколько дней подряд, у Карны все сжималось внутри, и она превращалась в ничто. Или погружалась в музыку моря.
Несколько раз, когда Карна была погружена в музыку моря, мама Карна выходила из фотографии и обнимала ее. Правда, Карна никогда не знала заранее, выйдет она или нет. И она никогда не выходила, если кто-нибудь мог их увидеть. Другое дело, когда звучала музыка моря: тогда мама Карна выходила, чтобы Карна нашла дорогу домой.
Однажды, рассердившись на папу из-за того, что он уезжает к больным, Карна сказала, что глупо думать, будто ей приятно иметь маму, которая стоит за стеклом на комоде.
Папа с ней согласился. Но ничего не предпринял, и все осталось по-старому.
Никто, кроме папы, не ездил по округе с черным докторским чемоданчиком, в котором хранились коричневые пузырьки с лекарством и белоснежные салфетки, и не сидел возле стеклянного шкафа, принимая больных.
Но папой он был только Карне.
Она понимала, что женщины ему нравятся больше, чем мужчины. Когда он смотрел на них, в его взгляде появлялось что-то непонятное. И в голосе тоже. Они приезжали в Рейнснес, когда знали, что доктор дома.
Карна не верила, что все они были больны. Но надолго они не задерживались.
В хорошую погоду папа брал Карну с собой к больным. И она подолгу караулила лодку, пока он ходил из дома в дом. Она знала, что по его просьбе кто-нибудь непременно присматривал за ней. Но почти никогда никого не видела.
В одной усадьбе был только маленький домишко и землянка.
Карна спросила, почему там нет других домов.
— Чтобы построить дом, нужны деньги, — ответил папа.
