— И слава Богу! — Дина поднялась и сказала, что намерена совершить свою обычную прогулку вокруг бугра, на котором стоит флагшток.
Разрешит ли она сопровождать себя? Он бы ввел ее в курс дел и предполагаемых расходов по строительству верфи.
— Благодарю вас, господин Олаисен, но вечером я всегда гуляю одна.
Накинув шаль и уже собираясь покинуть гостиную, Дина мягко сказала:
— Как я понимаю, господин Олаисен, вы уже получили самую большую инвестицию, какую вам мог предоставить Рейнснес.
— Какую инвестицию? — Олаисен был ошарашен.
— Ханну, конечно! Разве я не права?
Олаисен быстро взял себя в руки. В делах недопустимо показывать обиды. Он согласился с Диной.
— Конечно, правы! Ханна красивая, трудолюбивая, и у нее хорошая голова, — сказал он, глядя на жену оценивающим взглядом.
Ханна смотрела на что-то за спиной у Дины. Словно в этой точке сосредоточился весь ее позор. Она видела, что Дина смеется над ее мужем. Что из-за нее он унизил свою жену, хотя сам этого и не понял.
А Вениамин? Они едва переглянулись с тех пор, как она приехала. Здесь, в своей обстановке, он был ей чужим. И даже не подумал помочь ей, хотя сидел совсем рядом. Было похоже, что его это тоже забавляет.
В углах губ у Ханны залегли складки и уже не разглаживались весь день.
Нельзя сказать, что Дина недооценила молодого предпринимателя. В тот же вечер после отъезда гостей, когда Анна, Вениамин, Андерс и сама она сидели в гостиной, она дала волю своим чувствам:
— Вилфред Олаисен… И с каких же пор он стал первым заправилой в Страндстедете?
Андерс и Вениамин с удивлением переглянулись.
— По-моему, как раз когда Вениамин вернулся домой. В семьдесят втором. Он приехал в Страндстедет и начал работать пароходным экспедитором, — ответил Андерс.
— Я слышала, как учитель в Страндстедете говорил, что его, возможно, выберут председателем местной управы, — вдруг вмешалась Анна.
Вениамину надоело слушать про Вилфреда Олаисена. Он зевнул и надменно изрек:
— Благодарю покорно, только такого человека нам и не хватало.
Анна с удивлением, как обычно, когда замечания Вениамина выходили за рамки хорошего тона, взглянула на него. Но ничего не сказала.
— Сколько ему лет? — поинтересовалась Дина.
— Тридцать пять, — ответила Анна.
— Дело он знает, — кисло вставил Вениамин.
Анна промолчала, а Дина сделала вид, что не заметила недовольства Вениамина.
— Тридцать пять лет — прекрасный возраст для такого механизма, — сказала она.
Андерс и Вениамин вопросительно взглянули на нее, словно пытаясь понять скрытый смысл ее слов. Но Анна не стала дожидаться объяснений.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Вы еще не поняли? А ведь вы его знаете лучше, чем я. Этот человек добьется всего, чего захочет.
— Разве это плохо? — удивилась Анна.
— Нет, это прекрасно для всех. Но нам придется смириться с его методами, чтобы извлечь пользу и для себя.
Теперь уже и Андерсу надоел интерес Дины к Олаисену. Он пожелал всем доброй ночи.
Молодые ушли вскоре после него.
Дина задержалась ненадолго, а потом взяла рюмку и, как в старые времена, ушла в беседку. Однако, когда ее рюмка опустела, она не пошла за бутылкой, а лишний раз прогулялась вокруг бугра, на котором стоял флагшток.
— Почему тебе не нравится Вилфред Олаисен? — спросила Анна.
Вениамин снимал жилетку.
— Кто сказал, что он мне не нравится?
— Я. Это все видят. И это обижает Ханну.
— Не знаю. — Он угрюмо зевнул.
— Это из-за Ханны?
Вениамин быстро поднял на нее глаза:
— При чем тут Ханна?
— Ты хотел бы, чтобы она вышла замуж за другого?
— Может быть.
— Вилфред в этом не виноват.
— Конечно, нет.
— Почему ты держишься высокомерно?
— С Олаисеном?
— Со мной.
Вениамин сбросил оставшуюся одежду и остановился перед окном, залитым июньским светом.
— Прости, я не хотел. — Он обнял Анну.
— Иногда ты бываешь просто невыносим!
— Но ведь с тобой я так себя не веду.
— Случается. Вспомни, как ты вел себя вечером, когда мы говорили про Олаисена. Мне это не нравится!
— Я исправлюсь, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.
— Ты раскаиваешься?
— Да! И обещаю исправиться.
— Тогда давай ложиться.
Анна была так прекрасна. В ней почти не было недостатков. Ни вздорных прихотей, ни злобы. Она была хорошим товарищем. Но разговаривать с ней, как когда-то с Акселем, Вениамин не мог. Она не возражала ему, но обижалась. Достойным противником Анна была только в спорах об искусстве и музыке.
Глядя, как она расчесывает щеткой свои каштановые волосы и они волнами струятся у нее по плечам, Вениамин был счастлив, что она рядом. Но когда ее большие голубые глаза требовали от него ответа, ему становилось не по себе. Он даже сердился. Потому что она часто бывала права и ему приходилось оправдываться.
Но в тот вечер все было иначе. Вениамин был готов во всем согласиться с ней. Он стоял и проводил руками по изгибам ее тела. Губы Анны явственно выдавали ее чувства. Они бывали то узкими и бескровными, как занесенный снегом розовый лепесток, то красными и полными, как вожделенный бокал вина. Нынче вечером они были узкие и решительные.
— Тебя изваял гений! С помощью математических формул он рассчитал твои пропорции так, что они находятся в гармонии с планетами мироздания. Тебя не много и не мало. Ты звезда, Анна, живая звезда, — шептал он, гладя ее голову. — Твои мысли похожи на звездный дождь. А слова ранят лунатика-волка в самое сердце. Ты приручаешь его.
Анна откинула голову, закрыла глаза и засмеялась.
— И если нынче вечером волк обидел тебя, то лишь потому, что разозлился, слушая, как Дина превозносит Вилфреда Олаисена. Ты сразу раскусила его и могла бы высмеять. Но опасная комета обернулась богиней, которая не унижает, а защищает! Которая скорее ранит себя, чем высмеет глупого волка. Ведь она знает, что, если будет над ним смеяться, он вцепится ей в горло. Вот так!
Анна, в тонкой ночной сорочке, прижалась к нему и позволила осторожно себя укусить. Вениамину было приятно, что она уступила ему.
Спустя какое-то время, когда Вениамин думал, что Анна уже спит, она вдруг сказала:
