Стине не пошла за ней. Она сказала все, что должна была сказать. Но, оставшись одна, несколько раз вытерла слезы.
Иметь бы сейчас шаманский бубен, обладающий колдовской силой! Она пошла бы на каменную россыпь и била бы в бубен до тех пор, пока сила любви не пришла бы туда, куда нужно. А эта женщина из Копенгагена вернулась бы откуда приехала, пока никто не пострадал. Она била бы в бубен до тех пор, пока горе на забылось бы и к ним ко всем не пришла бы радость. И дети? Да, прежде всего дети.
Вениамин был в Страндстедете, когда Фома пришел в большой дом и сообщил, что все решено. Весной они уезжают в Америку. Он обещал найти управляющего для усадьбы.
— Что же ты раньше ничего не сказал? — удивился Андерс.
— Тогда еще нечего было говорить.
Дина не стала делать предостережений.
— Всегда можно вернуться домой. Я тому пример, — сказала она и предложила помочь со сборами. Если нужно. В ее взгляде, брошенном на Фому, явно читалось уважение.
— Нам будет не хватать вас. Но я желаю вам счастья, — сказала Анна и торжественно пожала Фоме руку.
Узнав новость, Вениамин отправился к Стине. Он хотел поговорить с ней наедине. Фома в это время работал на поле.
Он сказал, что они приняли смелое решение, но предупредил об опасностях, связанных с таким переездом.
Стине молчала, она ограничилась беглой улыбкой и поставила перед ним чашку кофе и кренделек на тарелочке.
— За нас я не беспокоюсь, — тихо сказала она. — Меня беспокоит Ханна…
— А что с ней?
Стине представился удобный случай. Не поднимая глаз, чтобы не смутить Вениамина, она рассказала о женщине из Страндстедета. Предупредила: людей может удивлять не только это. Стоит ли так рисковать?
Сплетни — они как гниль в бревне. Растут потихоньку. Наверное, ей следовало сказать об этом раньше. Ведь он ей все равно что сын, с первого дня, как она приложила его к груди. Это молоко предназначалось для ее сына. Но он умер.
Вениамин не прерывал ее. Он попытался представить себе, как тяжело пришлось Стине, но мог думать только о Ханне и женщине из Страндстедета.
— Нас застала непогода. Мы высадились на островке. — Он заставил себя выдержать ее взгляд.
— Но Ханна так и не приехала в Рейнснес?
— Нет, она промокла, и ей нездоровилось…
— Почему человек, за которым нет вины, пытается что-то скрыть? Ханна мне ничего не сказала. Я узнала об этом от женщины, которая вас видела.
Лицо у Вениамина пылало.
— Да-да, мы боялись, как бы не пошли сплетни…
Он весь сжался под взглядом этой маленькой женщины, которая всегда была неотъемлемой частью его жизни.
Понял, что никогда не задумывался над тем, что она все видит и понимает. Не знал, что она чувствует.
— Так уж сложилось, Вениамин, что я должна просить тебя об услуге. В благодарность за мое молоко, которое спасло тебе жизнь.
Он кивнул.
— Позаботься о Ханне, когда я уеду! Вряд ли мы с ней увидимся еще в этой жизни. У нее сильная воля, и она слишком горда… Такие люди часто накладывают на себя руки. Так поступил ее отец. Они теряют путь в тумане. И все. А виноваты во всем мы, матери. Раз не виноват Бог, значит, вина лежит на нас. Так ты позаботишься о ней?
Вениамин растерялся. Ища, что сказать, он пригладил волосы. Стине продолжала:
— В Рейнснесе не было принято открывать свои мысли. Я тоже не открывала. Но теперь, когда я уеду… Люди часто неправильно понимают друг друга. И при всем желании мы не в силах изменить их отношение к себе. Они видят только то, что хотят. Поэтому я и хочу уехать в Америку. Там никто не знает, что я лишь бедная лопарка. Так ты позаботишься о Ханне ради меня?
— Я позабочусь о Ханне ради тебя, — как можно тверже сказал он.
— Это совсем нетрудно. — Стине с нежностью смотрела на Вениамина.
В старинном календаре день 14 сентября отмечен крестом. Фома считал делом чести, чтобы к этому дню урожай был убран под крышу. Так было и в этом году.
Однако Дина не пригласила его, когда утром объявила Андерсу, Вениамину и Анне, что ждет их в конторе при лавке. Ей нужно поговорить с ними о важных делах.
Она не села за письменный стол или на стул, на котором обычно сидел Вениамин, принимая больных, но расположилась на старой кушетке и ждала, пока все сами найдут себе место. Расшнуровав ботинки, она скинула их и закурила сигару «Принц Уэльский» — предварительно предложив сигары присутствующим. Вениамин и Анна отказались, Андерс предпочел трубку.
Пока Дина делала первые, жадные затяжки, все смотрели на нее. Только Андерс был отчасти подготовлен к этому разговору. Именно по его настоянию Дина и выждала до этого дня.
Она начала так, как он ей советовал:
— Я получила большое наследство. Оно позволило мне расплатиться со всеми долгами, какие числились за Рейнснесом, и к весне мы начнем ремонтировать дом. Крышу мы переменим уже нынче осенью.
В конторе царила тишина. Словно каждое движение стоило собравшимся больших усилий.
Вениамин нахмурился. Потом вытянул ноги, закинул руки за голову и сказал с улыбкой:
— Вот это новость! Как я понимаю, это нам обойдется недешево. И кто же этот добрый донатор?
— Один берлинский предприниматель, мы с ним были знакомы много лет. Это долгая история. К ней мы вернемся позже.
— Это замечательно! — Анна подошла к Дине и обняла ее.
— И когда же ты узнала об этом? Недавно? Получила телеграмму? — спросил Вениамин.
— Нет, еще весной.
— И молчала с мая?
— Как видишь.
Взгляд Анны заставил Вениамина оставить эту тему.
— Начнем ремонт с лавки, как по-твоему, Андерс? — сказал он.
— А может, лучше с домов? — предложила Анна, переводя взгляд с одного на другого.
Андерс молчал. Его скрывало облако табачного дыма.
— О частностях мы поговорим потом, — деловито сказала Дина. — Я хочу еще кое-что сообщить вам. — Выждав немного, она продолжала: — Я собираюсь строить верфь вместе с Олаисеном, мы с ним теперь компаньоны!
Вениамин растерялся. Недоверие, гнев, оскорбленное самолюбие, презрение боролись в нем, не в силах отделиться друг от друга, — все произошло слишком быстро. Наконец презрение взяло верх:
— Как я понимаю, у тебя много лишних денег и ты собираешься пустить их по ветру?
Не приводя цифр и словно не заметив оскорбительного тона Вениамина, Дина объяснила, что у нее за границей есть две фирмы. Закончила она тем, что в делах не всегда следует руководствоваться личными мотивами. Приходится действовать, если товар того стоит.
