Иногда она уходила в беседку и вспоминала, что профессор говорил про их с Фомой глаза. Что она с ним в родстве. Это ее не пугало, потому что Фома был добрый.
Однако лучше бы она была похожа на папу. Пусть временами он ужасно сердится, ей все равно не хотелось быть похожей ни на кого, кроме него.
У папы глаза были одинакового цвета. Правда, в море они были зеленые, а вечером, на берегу, — серые. Но они изменяли цвет одновременно.
После отъезда профессора и его жены, когда Анна уже перестала водить ее за собой, Карна смогла пойти к Фоме и посмотреть на его глаза. Она давно знала, какие они, и никогда не думала, что это некрасиво. Теперь они стали некрасивыми. Потому что профессор сказал, что это «дефект».
Смотрясь в зеркало, Карна видела глаза Фомы. Она с силой моргала, чтобы они изменили цвет. Чтобы она стала похожей на папу. Но это не помогало.
Однажды она пришла в пакгауз Андреаса, где Фома упаковывал ящики и сундуки. Подождав, пока он распрямится и плюнет на оселок, чтобы наточить нож, она спросила:
— Фома, ты знаешь, почему только у нас с тобой такие глаза?
Фома перестал точить, нож застыл в воздухе. Словно его держал воздух, а не Фома.
— Профессор сказал, что мы с тобой в родстве. Это правда?
— Спроси у своего папы.
— Его нет дома.
Он отложил оселок и вытер с лица пот.
— Давай сядем, — предложил он и сел на сундук, широко расставив ноги. Борода и рыжие волосы были растрепаны.
Карна села рядом с ним и ждала.
— Будет правильно, если Вениамин расскажет тебе, кто тут в Рейнснесе с кем в родстве. Я так считаю.
Карна сочла это разумным.
— Так и сказать ему, да?
Он протянул руку и прикоснулся к ее волосам. Легко-легко.
— Скажи своему папе, что я не против такого родства.
Она кивнула и собралась уйти — больше здесь узнавать было нечего.
Карна думала над этим весь день. Они с Исааком у скал ловили плотву, однако ему она ничего не сказала. Но когда вечером Вениамин пришел к ней, чтобы пожелать доброй ночи, она не удержалась:
— Фома говорит, что был бы не против родства с нами, — сказала она.
Папа опешил. Потом усмехнулся и взмахнул руками, словно хотел удержать равновесие.
Правда, он тут же стал серьезным и провел рукой по волосам.
— Понимаешь, Фома — твой дедушка, хотя почти никто об этом не знает. И это не написано в церковных книгах.
— Почему никто не знает?
— Раньше это считалось позором — Дина с Фомой не были женаты.
— А про позор никто не должен знать?
— Вроде того.
— А можно сказать об этом кому-нибудь?
— Если хочешь. Но на твоем месте я бы не говорил.
— Даже Анне?
— С Анной ты можешь говорить обо всем.
— А бабушка знает про этот позор?
Папа улыбнулся и сказал, что именно бабушка рассказала ему об этом.
— Нет, папа, ты забыл. Об этом сказал профессор.
Папа громко расхохотался. И Карна поняла, что все это не так страшно, как ей показалось сначала.
— Папа, вы с Анной женаты, но она все-таки не моя мама. Это позорно?
— Нет!
— Почему?
— Про это все знали с самого начала, поэтому все в порядке.
— Значит, если все узнают, что Фома — мой дедушка, это уже не будет позорно?
Он обнял ее и засмеялся ей в ухо.
— Все не так просто. Но ты, во всяком случае, знаешь про это.
Вениамину предстояло трудное дело. Разговор с Фомой. Он пошел с ним на пустошь за лежавшими там жердями.
Потом ему было трудно восстановить в памяти весь разговор. Запомнились только отрывки. Вернулось детство. Он увидел себя идущим по пустоши. Ощутил пустоту, возникшую в нем после отъезда Дины. Увидел Фому, ухаживавшего за животными. Этот далекий ему человек всегда был занят своим делом.
Вспоминая потом застенчивое лицо Фомы, Вениамин жалел, что затеял тот разговор. Время было упущено.
Лучшее из этой встречи ему все-таки запомнилось: они пожали друг другу руки, сложив жерди у стены хлева. Даже он понимал, что такой жест не был в обычае у сельских жителей.
Глава 13
В один из последних дней перед отъездом Стине привела Карну к себе на кухню.
Там царил беспорядок, и ничто не напоминало о старой кухне Стине. Карна старалась не смотреть по сторонам.
Но кухонный стол и табуретки стояли на своих местах. Они сели, и Стине налила Карне на блюдце кофе с молоком.
— Я уеду, но ты всегда должна помнить все, что я говорила тебе о твоем Даре. Ты избранная, Карна, тебя ждут большие дела, — сказала Стине.
Карна кивнула, не совсем понимая, что имеет в виду Стине.
— Если ты будешь часто читать Библию и «Отче наш», припадки будут не такие сильные. Обещаешь?
— В бабушкиной Библии такие непонятные буквы. Старинные, в завитушках. Она очень старая, меня даже крестили не по ней.
— Я знаю, что ты умеешь читать и те буквы.
— Но это трудно. И папа говорит, что мне лучше учиться по другим книгам.
— Только не тогда, когда речь идет о падучей и великой истине. Об этом говорится только в Библии.
Карна кивнула еще раз.
— Обещай читать «Отче наш», когда будешь чувствовать, что у тебя может начаться припадок. Если успеешь.
— Обещаю.
— И будешь носить с собой Библию, куда бы ты ни пошла.
— Обещаю, — опять сказала Карна и быстро выпила кофе. Немного пролилось на стол. Но это было не страшно — скатерти на столе все равно не было.
— Папа сказал, что это теперь моя Библия. Он получил ее от бабушки. А она — от своей мамы, ее звали Ертрюд. Теперь Библия уже старая… и черная… Почему Библии всегда черные?
Этого Стине не знала, но считала, что черный — самый подходящий цвет для книги Господней.
— А ты возьмешь с собой в Америку свою Библию?
— Конечно, обязательно!
— Но ведь у тебя не бывает припадков?
— Слово Божье помогает против всех недугов и забот.
— Но у меня все равно случаются припадки.
— Если бы мы с тобой не молились и не читали Библию, они были бы гораздо сильнее.
— Я еще ношу на руке твою нитку. — Карна посмотрела на истертую шерстяную нить, повязанную у нее на запястье.
