Утром в голубятне было непривычно тихо.
Исаак сказал, что Фома держал мешок перед окошком голубятни, пока все голуби не попали в него.
Наверное, Карна слышала через подушку, как они тихо ворковали, когда он уносил их.
Под голубятней валялось несколько блестящих перышек. Карна собрала их и положила в коробку из-под табака. Потом пошла искать перья возле помойки и в канавах за хлевом. Но ничего не нашла. Уле сказал ей, что Фома все сделал очень тщательно. Она не поняла, что это значит, но спросить побоялась.
Не пахло и вымытыми подойниками, которые обычно сохли на заборе.
Фома вымел хлев и все помещения, они стояли пустые.
В доме Стине в затворенных окнах, словно призраки, белели занавески. И никто не выглядывал из-за них.
Внутри было почти пусто. Чужие люди приехали в Рейнснес и забрали вещи Стине и Фомы.
Когда в дом вошли последние приехавшие, Карна пошла за ними. Но не прошла в комнаты, а остановилась в сенях, где еще пахло Фомой. И еще чем-то. Может, смолой?
Она села на ступеньки лестницы, ведущей на чердак, и к ней спустились растения Стине. Это удивило ее, потому что крючки, на которых они висели, были пусты.
Карна обхватила колени и осмотрелась по сторонам, ей не хотелось ни о чем думать. И тогда она явственно ощутила в себе большое пространство, в котором не было ничего, кроме пустоты.
Книга третья
Глава 1
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подробно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.
Первое послание к Коринфянам, 13:12,13
Наступило 10 августа 1884 года, на старинном календаре этот день был помечен решеткой в память о том, что в этот день был сожжен мученик Лаврентий.
В тот день на пристани собралось много народу, их привели туда слухи, что на берег будут сгружать какой-то большой ящик, который прислан в «Гранд Отель».
Некоторые предполагали, что это новое пианино. Другие говорили, будто это рояль, какой-то необыкновенный, его привезли на пароходе прямо из Гамбурга. Мало кто видел такие рояли своими глазами.
Когда ящик прибыл и один из грузчиков увидел его, он засомневался, что подъемный кран выдержит такую тяжесть. Другой предложил поставить ящик на ребро, чтобы он лучше висел на ремнях.
В это время по трапу бегом поднялась фру Дина, крича что-то по-немецки, чего никто не понял. Но сведущие в немецком люди считали, что это была брань.
За ней поднялся Вилфред Олаисен. Он хотел проверить сопроводительные бумаги. Пока он проверял, у него за спиной толпились грузчики.
Все верно! Этот ящик не тяжелее того железного груза, что он сгрузил несколько дней назад. Олаисен бодро кивнул Дине и пружинистым шагом поднялся на мостик, чтобы лично наблюдать за погрузкой. Разве не он хозяин и пристани, и крана? Разве не на нем лежит вся ответственность?
Дина следила, как поднимали рояль. Несколько раз она порывалась что-то сказать. И несколько раз чуть не свалилась с ящика, на котором стояла, потому что всем телом повторяла движение рояля. Правда, в последний момент она всегда успевала ухватиться за поручни и снова принять гордую осанку.
Когда драгоценный груз висел между небом и землей, возникла другая трудность — как опустить его точно на телегу, чтобы везти дальше. Достичь такой точности было трудно, хотя к крюку был прикреплен направляющий трос.
Пришлось спустить груз, чтобы прикрепить еще один трос. Ящик сильно раскачался. Все затаили дыхание.
С моря несло мелкий дождь и тяжелый влажный туман. Это изрядно затрудняло работу. Прикрепление троса и новые попытки поставить ящик на телегу заняли много времени. Олаисен нервно покрикивал. Люди начали терять терпение.
Помощник пекаря коротал время, объясняя парнишке из кузницы Олаисена, что ящик, висящий над пристанью, ни за что не пройдет в двери «Гранд Отеля».
Самодовольный парень, в обязанности которого входило подметать кузницу, высказал мнение, что ящик надо просто бросить на телегу как есть и послушать, остался ли в нем еще хоть какой-нибудь звук.
Подружка толкнула его в бок и испуганно покосилась на Дину. Ее только что взяли в «Гранд» заправлять постели, и она боялась, что поведение ее дружка сочтут слишком непочтительным. Поправив чепчик, она с оскорбленным видом отошла прочь, и ее друг остался в полном одиночестве.
Растрепавшиеся от ветра волосы мешали Карне смотреть. Каштановые пряди то и дело закрывали ей все лицо. К тому же ее беспокоил укус клеща. Она все время наклонялась, чтобы почесать ногу, убирала с лица волосы и не отрывала глаз от висящего ящика.
Как, интересно, выглядит настоящий рояль? Она видела его на одной бабушкиной фотографии. Хороший рояль делался непременно из лучших сортов палисандра, полированного, с темными разводами. Подставка для нот, которая могла подниматься и опускаться, была похожа на украшение.
Звуки такого рояля, как и пароходные гудки, будут слышны во всем Страндстедете, и она, сидя дома, сможет слышать, что бабушка играет у себя в «Гранде».
Рояль стоял на медных колесиках, и у него были округлые формы. Он был очень тяжел, и с этим приходилось считаться. По словам бабушки, чтобы перекатить его на колесиках по комнате, требовалось двое сильных мужчин. А о том, чтобы его поднять, не могло быть и речи. Но при перевозке без этого было не обойтись.
Лебедка скрипела и скрипела.
Несколько недель Карна сердилась на бабушку, которая решила, что во время концерта в честь освящения рояля играть на нем будет не Карна, а Анна. Бабушка будет играть на виолончели, а Карна только петь.
Карна знала наизусть много мелодий, кроме Брамса. Но бабушка сказала, что кто угодно не может играть на новом инструменте. Карна обиделась, услыхав слова «кто угодно», но промолчала.
Она пожаловалась Анне, и Анна сказала, что это бабушкин концерт и бабушкин рояль.
— Мы должны постараться и сделать все, что в наших силах. А поешь ты очень, очень красиво. — Больше Анна не захотела говорить на эту тему.
Карна пожаловалась и папе, но он ответил, что с ее стороны будет умно не донимать этим бабушку. Он знает Дину: если она рассердится, она не разрешит Карне и петь.
— Тебе двенадцать лет, и ты уже достаточно взрослая, чтобы понять: бабушка относится к роялю как к святыне.
— Нельзя поклоняться идолам.
— Оставь при себе свои библейские проповеди!
Но позже, когда в гостиной не осталось никого, кроме них, и никто не мог их видеть, он подул ей в шею, как бывало в детстве. Карне стало щекотно, и она засмеялась.
