– Для нарядов это не имеет значения. Они все – копии. Копии копий. Сари или кружевные косынки восемнадцатого века. Вам нужна школа модельеров. Нужно научиться кроить. Чувство цвета у вас есть, это совершенно ясно.
– Разве все так просто? Может, мне лучше заняться балетом?
Уилл печально улыбнулся:
– Хорошо. У вас обнаружился сарказм. Надеюсь, немного подумав, вы простите меня за резкие слова.
– Очень легко говорить о школе модельеров. Даже если бы я захотела – а я этого не хочу, – уже слишком поздно.
– Вовсе не поздно. Если бы вам было шестьдесят, то и тогда это не было бы поздно.
– Пойдемте вниз. – Гиацинта направилась к лестнице.
За спиной она услышала вопрос Уилла:
– Кто учил вас шить?
– Бабушка.
– Она очень хорошо вас учила. Салли Додд говорит, что у вас золотые руки.
– Забавно. Моя бабушка говорила то же самое.
– Что ж, они обе правы.
Внизу Уилл замешкался, словно ожидая, что его пригласят в гостиную.
Гиацинта прекрасно понимала, чего он ждет. Однако Уилл приглашения не получит.
– Было очень приятно встретиться с вами, – любезно сказала она и направилась к входной двери.
– Гиацинта, я знаю, вы рассержены. Но послушайте меня еще раз. Я хочу, чтобы вы как-то определились в жизни. Научитесь делать модную одежду. Не откладывайте это.
– Нет, лучше послушайте вы меня. Платье имело неожиданный успех. Но это ничего не значит. У меня нет идей.
– У вас есть идеи, как были они и в вашем искусстве. Вы уже научились делать эскиз. Я предсказываю вам, что вы начнете новую жизнь.
– Новую жизнь… – с горечью повторила Гиацинта.
– Да. Вы не слишком много говорили о ваших бедах, но совершенно очевидно – что-то ранило вас очень глубоко. – Этот дом… – Уилл огляделся. – Находиться здесь одной – все равно что жить в гробнице. Оставьте его и начните новую жизнь.
Гиацинта не могла говорить. Он лишил ее последней опоры, лишил цели и уверенности в себе.
– Вы так сердиты на меня, что не подадите руки?
Гиацинта подала ему руку.
– Я забуду все, что вы сказали, и продолжу свою работу.
Уилл не ответил на эти слова.
– Спасибо за завтрак. Ваш яблочный пирог бесподобен. Я сейчас собираюсь в длительную поездку по Европе, но позвоню вам, как только вернусь.
– Счастливого пути, – сказала Гиа и закрыла дверь.
Она не смотрела ему вслед, как прошлый раз. Если Уилл намерен увидеться с ней, то он глубоко заблуждается. У Гиацинты громко стучало в ушах.
Она взбежала наверх, чтобы еще раз взглянуть на работы, которым был вынесен столь безжалостный приговор. Сколько часов, сколько радостей и надежд связаны с этими полотнами! Как посмел этот посторонний человек, случайно мелькнувший в ее жизни, прийти сюда и одним махом все растоптать! Где бы ни жила Гиацинта, она всегда была «художницей», известной и почитаемой за ее талант. Даже Джеральд ценил в ней то, что она художница.
Это невозможно перенести. Это все равно, что жестоко бить поверженного. А ведь Уилл Миллер знал, что она повержена. Он ведь сам сказал, что это очевидно.
Кровь все еще стучала в ее ушах. «Вдруг я заболею здесь одна, в этом доме, и умру? А это вполне возможно, потому что даже здоровые молодые люди могут упасть при слишком высоком давлении. Тогда я никогда уже не увижу своих детей».
Из груди Гиацинты вырвался вопль. Она бросилась к телефону и набрала номер Джеральда.
– Ты! – выкрикнула Гиацинта, услышав в трубке его голос. – Ты! Что ты со мной делаешь? Я сыта всем по горло! Верни мне детей! Я дала им жизнь! Они в гораздо большей степени мои, чем твои! Ты – воплощенное зло! Ты – бессердечный монстр! Холодный, безжалостный… Знаешь, как я презираю тебя? Я ненавижу тебя! Неужели ты смотришь в зеркало, не испытывая при этом отвращения?
– Ты опять не владеешь собой.
Он был убийственно спокоен и говорил таким тоном, словно рекламировал товар. Ах, вам нужна мебель? Стол будет красного дерева, сделан под старину, в безупречном состоянии.
– Это не так. Я лишь спрашиваю, почему ты так поступаешь со мной. Что я такого сделала тебе, что ты забрал от меня моих детей?
– Ты отлично знаешь, что можешь видеть их, Гиацинта. Я пришлю письменное подтверждение об этом до конца месяца. Тебе лишь придется должным образом уведомить меня, и…
– И ты увезешь их, сыграешь со мной такую же шутку, как в День благодарения.
– Вздор. То было недоразумение.
– Заранее спланированное.
– Если тебе доставляет удовольствие так считать, что ж, продолжай. – Гиацинта подумала, что в этот момент он небрежно пожал плечами. – Тебе не на что жаловаться, Гиацинта. Должно быть, ты читала о парах, которые живут в разных странах и не могут получить разрешение навестить своих детей.
– Они больше не мои дети, – возразила Гиа. – Они твои. Ты решаешь, когда мне увидеть их, выбираешь для них школу, одеваешь и кормишь их, наблюдаешь за тем, как они растут и взрослеют, тогда как я… – Голос у Гиацинты сорвался. – Я лишь посетительница и редкая гостья, которая привозит им подарки. Я их мать! Родная мать!
– Печальная ситуация, – негромко сказал Джеральд. – Очень печальная. Но не я ее создал. Нужно посмотреть правде в глаза.
– Я смотрю правде в глаза. И знаю, что это был несчастный случай – виной тому мои сигареты и не-осторожность. Не было ничего другого. И ты отлично это знаешь.
– Я ничего не знаю. Разве это несчастный случай, если ты смела все с двух письменных столов? Я не единственный, кто видел этот разгром, перевернутые компьютеры, телефоны. И я не единственный, кто знает о Сэнди. Ты ведь сама говорила мне, что о моем так называемом романе ходили сплетни по городу. Кстати, в соседнем городе был задержан мужчина, когда через пять или шесть лет обнаружили уличающие его доказательства. Да, ему скостили срок за хорошее поведение. И… и при этом не было ни увечий, ни смертельных случаев. Так что не жалуйся. Ты хорошо обеспечена. И будешь обеспечена еще лучше, если воспользуешься моими чеками и займешься делом.
– Не трать зря почтовые марки, Джеральд! Я никогда не воспользуюсь твоими чеками. Повсюду умирает столько людей, так почему же ты все еще жив?
– Спасибо. Это все? Дело в том, что у меня дела. Не знаю, как ты, а я занят.
Когда он повесил трубку, Гиацинта не могла прийти в себя. Я занят. Эти слова звучали рефреном в ее голове. «А мне нечего делать, – размышляла она. – Я вхожу в студию, беру кисть, жду идеи, но она не приходит. Что со мной будет? Я превращусь в раковину, внутри которой пустота».
