– Вовсе нет. Это ты ведешь себя гадко. Ты должна разрешить нам жить в той квартире, где мы останавливаемся. Мы могли бы видеть динозавра, кататься с горки и все такое.
Гиацинта почувствовала себя в ловушке.
– Я должна работать, – возразила она, – по крайней мере сейчас.
Лицо Эммы выразило недовольство.
– Тебе незачем шить эти платья. Ты даже не ездишь кататься с нами.
– Я не умею, – промолвила Гиацинта.
– Дядя Арни тебя научит. Он всегда говорит, что хочет научить.
– Ладно. В следующий раз я приду посмотреть и возьму первые уроки.
– Обещаешь?
– Да.
– А ты обещаешь переехать жить в наш дом во Флориде?
– Я тебе уже говорил, что мама не может! – выкрикнул Джерри.
– Довольно обещаний на сегодня, – оборвала сына Гиацинта. – Я поеду с вами кататься и…
Из глаз Эммы брызнули слезы.
– Ты не любишь меня! – проговорила она сквозь рыдания. – Не любишь! Не любишь!
Они вернулись к пруду. Гиацинта села на пень и раскрыла объятия.
– Посидите со мной – Джерри с одной, ты с другой стороны. Я расскажу вам, как сильно вас люблю. И тогда нам всем станет легче.
– Ты тоже плачешь? – насторожился Джерри. – Похоже, что так.
– Ну, самую малость.
– Я не плачу. Мальчики не плачут. – Голос Джерри дрогнул.
– Кто так говорит?
– Папа.
Это так похоже на Джеральда – сделать из Джерри совершенство, как он это понимает! И Гиацинта твердо заявила:
– Папа не прав. Мальчики иногда плачут.
– Я бы не плакал, если бы ты согласилась жить с нами.
– Я постараюсь. А теперь отправимся домой и испечем на ужин торт?
Дотошная Эмма возразила:
– Ты не пообещала, а только сказала, что постараешься.
– Я сделаю все возможное.
Это была уловка, но никто не поймал ее на этом, и они пошли домой.
– Да, это была тяжелая неделя, – заключила Францина, когда они беседовали за чашкой кофе, после того как Джерри и Эмма отправились спать.
– Жаль, что я не смогла провести с ними больше времени, но неожиданно навалилось много работы.
– Я не ропщу, Гиацинта. Я о том, что все это трудно для них. Они изменились, и это очень меня тревожит. Я пыталась что-то узнать, но мне мало что удалось.
Незачем было сообщать Францине дополнительную информацию. Это лишь разбудит в ней дремлющего дракона. После впечатляющего дебюта в магазине на Пятой авеню Францина перестала говорить о позорных условиях развода дочери. Казалось, она даже благоговеет перед Гиацинтой, став свидетельницей ее неожиданного триумфа.
Однако в этот вечер Францина не собиралась щадить дочь, поскольку сама находилась в состоянии нервного возбуждения.
– С детьми дела обстоят плохо. Они скрытны, хандрят, порой ведут себя дерзко. Короче говоря, с ними надо что-то делать.
– Не сомневайся, я займусь этим.
– Я ни в чем не уверена, – возразила Францина. – Ты мне ничего не говоришь. Четыре года держишь в неведении. Это возмутительно! Ты мне не доверяешь? Мне? Или ты не знаешь, что я готова биться за тебя, за моих сыновей, за внуков? Я буду биться до последнего дыхания, Гиацинта!
– Я это знаю.
– Ну так в чем же дело? В Джеральде есть что-то порочное, гадкое, о чем я не догадывалась, хотя он был неприятен мне с первого взгляда. Ради Бога, расскажи мне, в чем дело, и я найму лучшего адвоката в Соединенных Штатах! Я говорила тебе об этом сотню раз. Ты сама не сделаешь этого. Ты слишком робка. Ты такой родилась, и это не твоя вина.
– Пожалуйста! – Гиацинта подняла руки.
Однако Францину было не так-то просто остановить.
– Я так горда тобой, горда твоими успехами. Но меня сбивает с толку другая сторона твоего «я»…
В соседней комнате зазвонил телефон. Когда Францина вернулась и сообщила, что звонит Уилл, Гиацинта пришла в ужас. Слишком много навалилось на нее одновременно. Она взяла трубку, Уилл счастливым голосом рассказывал ей, что совершил нечто удивительное и почти невозможное – нашел великолепную квартиру в Нью-Йорке. Правда, жилье дорогое, но это будет городской дом на всю жизнь и вдвоем они смогут выкупить закладную. Конечно, она должна посмотреть и одобрить квартиру, но он уверен, ей понравится, поскольку это всего в двух кварталах от парка, что очень удобно для детей. И кстати, что Гиацинта решила со школой? Уже давно пора это сделать, хотя он и надеется, что еще не поздно.
Слушая этот поток информации, Гиацинта лихорадочно спрашивала себя: что делать?
– Кто такой Уилл? – спросила чуть позже Францина. – Я очень удивилась. Похоже, он удивился не меньше моего. «Неужели Гиацинта не рассказала вам обо мне?» И когда я ответила отрицательно, он заявил: «Ну, тогда спросите ее сейчас, и она поведает вам, какой я хороший».
Если бы этот вопрос был задан тогда, когда Гиацинта вела идиллическую жизнь в Нормандии, ее ответ прозвучал бы как радостная песня. Сейчас же она и сама не знала, какие чувства владеют ею. Подавив вздох, Гиацинта рассказала о первой встрече с Уиллом, об их одинаковом отношении к любви, о том, что, находясь во Франции, они окончательно поняли, что любят друг друга. Она описала его внешность, сказав, что его нельзя назвать писаным красавцем, но он привлекателен и силен; перечислив вкусы и склонности Уильяма, заметила, что он прямой и благородный, с хорошими манерами, добавив при этом, что иногда он бывает слегка самоуверен.
Францина выслушала ее очень внимательно и спросила:
– Так он будет твоим мужем или всего лишь «приятным дополнением»?
– Мне не нравится это дурацкий термин, хотя я не против самой идеи. А вот Уилл хочет брака, даже настаивает на этом.
– А ты не соглашаешься?
– Дело не в этом. Все сложно. Мне не хватает времени.
– Ты умалчиваешь об этом, но наверняка обеспокоена тем, как Эмма и Джерри впишутся в твои планы.
– Это не проблема. Уилл любит детей.
– А Уилл знает, что ты не имеешь права опеки над ними?
– Нет. – Гиацинта встретила пронзительный взгляд Францины.
– Значит, ты не сказала ему об этом? Да когда же, черт побери, ты расскажешь ему? И что именно?
– Не знаю. Я думаю.
– Да о чем тут думать? Как можно собираться замуж, утаивая что-то от будущего мужа? Господи, ты же сама утверждаешь, что он благородный. О чем же ты думаешь?
Именно так говорил и Арни…
