— Несчастный случай может произойти с кем угодно. Не так ли?
— Я еще раз спрашиваю: что там было?
— Она поехала поговорить о делах. Помирить Оливера с Амандой. Он чистил оружие… и когда она взяла револьвер, он выстрелил.
— Это неправда, — сказал Йен.
— Это правда.
— Нет. Но я не могу заставить тебя говорить.
Какое-то время они сидели молча, неподвижно, пристально глядя друг на друга.
— Салли психически здорова, — произнес Йен. — Так что же там случилось?
— Я не могу тебе сказать.
Разве они не договорились защитить Тину? Перед мысленным взором Дэна встала картинка: маленькая Тина, черные косички, красные ленточки, штанишки с оборочками мелькают под юбкой, — жертва сексуального домогательства…
— Я бы хотел воскресить его и разорвать на куски вот этими руками! — закричал он в порыве ненависти и отчаяния.
Йен перегнулся через стол, словно хотел броситься на Дэна.
— Раз уж мы говорим о моем отце, я имею право знать. Расскажи мне.
И тогда Дэн рассказал. Когда он закончил, воцарилось долгое молчание, на протяжении которого Дэн старался не смотреть на кузена, сосредоточив свой взгляд на черных блестящих ботинках Йена. Дэн не удивился бы, если б Йен вскочил, стал все отрицать. Он даже ожидал этого.
Однако Йен лишь проронил:
— Я потрясен.
— Я тоже, — откликнулся Дэн.
Снова молчание. Потом Йен пошел налить бренди себе и, вернувшись, сказал:
— Я хочу сказать, что не верю тебе. Хочу сказать, что вы все помешались, но знаю, что это не так. Аманда находится в здравом уме, Салли — не истеричка. — Он вытер лоб.
— Салли сказала, — мягко проговорил Дэн, — что Оливер ничего и не отрицал.
— Да-да, я понимаю. Твой ребенок, Аманда, врач, даже проклятая карусель… — Он подошел к Дэну и положил руку ему на плечо. — Я пытаюсь осмыслить… но это не так-то просто, верно? Конечно, у меня отец, а у тебя ребенок, это не одно и то же, но все-таки…
Он отошел и встал посреди комнаты спиной к Дэну. Плечи его тряслись, и Дэн понял, что Йен плачет. Потом он услышал, как Йен заговорил, скорее, даже сам с собой:
— Болезнь, уродливая болезнь, даже священники… они должны сами себя ненавидеть… такое отвращение… — Круто развернулся. — Никто не должен знать! Пусть его имя останется чистым. Ради всего добра, что он совершил, пусть у него останется хоть чистое имя. Я знаю, тебе это все равно…
— Да, мне это действительно все равно. Скажи мне, почему ты хранил молчание, хотя все время знал, что это Салли?
— Потому что он меня попросил.
— Он… попросил?
— Да, он умирал, когда я его обнаружил, рана в груди, изо рта текла кровь. Он меня узнал и сказал… хотя он едва шевелил губами, но проговорил вполне четко… «Никто не виноват, ты слышишь?» И даже повторил: «Слышишь?» И я сказал: «Да, обещаю. Никто не виноват. Я тебя слышу». И потом он умер.
— Иисусе!.. — выговорил Дэн. — Ты уверен, что расслышал правильно?
— Вряд ли я когда-нибудь забуду эту сцену.
— А Хэппи слышала?
— Нет, она вызывала по телефону помощь.
— Значит, ты сдержал обещание, — констатировал Дэн. — Но вчера нарушил его. Почему?
Йен посмотрел ему прямо в глаза.
— Если честно, я был в ярости, что ты пошел на попятную. И мне пришло в голову, что если я расскажу тебе о Салли, ты отплатишь мне, сделав то, что нужно мне, что ты будешь благодарен мне за мое молчание.
— Да, — с горькой улыбкой согласился Дэн, — услуга за услугу.
— Примерно так.
— А если бы я все же не захотел отблагодарить тебя, ты бы рассказал полиции?
— Нет. Никогда. Клянусь, я бы не рассказал! Чего бы я достиг, отправив Салли в тюрьму? Разбив жизнь твоим детям, я бы не вернул отца. — Он поразмыслил. — Даже если это и не был несчастный случай.
— Это был несчастный случай, Йен.
— Хорошо, я тебе верю. Я также знаю, что очень многие люди сказали бы, что он это заслужил, по случайности или нет. Вы, наверное, куда-нибудь увезете Тину, чтобы она поправилась?
— Да, и мы были бы признательны, если бы ты никому ни о чем не проговорился. Мы не хотим, чтобы Тину публично называли жертвой насилия.
— Мог бы этого и не говорить, Дэн. Ты считаешь, я смог бы обидеть твоего ребенка? Мы же вместе выросли. Я, конечно, не ангел, но и у меня есть какие-то понятия о чести.
Это было невыносимо. Дэн обвел взглядом комнату, в которой трудились три поколения Греев. Взгляд остановился на вазочке с нарциссами, говорившими о том, что дни стали длиннее, а угрюмое небо за окном снова будет голубым. Весна. «Но для нас, — спросил себя Дэн, — что для нас весна?»
— Она хочет пойти в полицию, — сказал он.
— Она не должна этого делать. Это бессмысленно.
— Она говорит, что не может жить с собой в мире.
— Позволь мне с ней поговорить.
— Думаю, не стоит.
— Дэн…
— Да?
— Внезапно это стало таким несущественным, но… мы должны дать этим людям ответ.
— О продаже? — Он был сейчас настолько далек от леса и его продажи, что пришлось усилием воли включить мозг. Он поднял руки, как бы сдаваясь, и сказал: — Мне это безразлично, просто я пообещал Клайву.
— Чисто академическая проблема. Он недолго еще пробудет с нами, бедняга, как я уже сказал.
— Я про это ничего не знаю, но если и так, вот тебе и ответ, верно?
— Хорошо. Тогда мы подождем. Все равно они приедут только через месяц.
— Неужели ты до сих пор так жаждешь этих денег? — полюбопытствовал Дэн.
— Двадцать восемь миллионов, брат. Половину отдаем на налоги, затем делим оставшуюся половину между собой и…
Удивительно, как человек может показать такую широту души и ума, как только что Йен, и в то же время быть таким алчным! Наверное, это какой-то ген, как талант к музыке или аллергия на креветок.
Он закончил предложение Йена:
— …и у тебя все равно будет целое состояние, больше, чем тебе нужно.
— Мне неприятно это говорить, Дэн, но если Салли выкинет какую-нибудь глупость, тебе понадобится каждый цент на адвокатов.
Дэн попытался сглотнуть, но комок в горле только вырос.
— Я не могу сегодня работать, — сказал Дэн. — Мне надо вернуться. Я должен быть с ней.
— Конечно, конечно. Поезжай.
Йен крепко пожал руку, которую протянул ему Дэн, и проводил его до двери кабинета.
