Обстоятельная и сугубо правильная речь Пупса произвела на
мужиков впечатление. Это я поняла по гробовому молчанию.
— Взгляни вот, — Пупс снова зашуршал бумагами. — Здесь все
расчёты.
Однако, Архангельский взглянуть не пожелал и даже
рассердился, пренебрежительно отмахнулся.
— Некогда смотреть, — брезгливо заявил он. — Тут не гляделки
требуются, а дело делать нужно. Но ты, Витяня, не дурак, узрел в корень. Потому
на сверхприбыли и рассчитываю, что сырьё мы почти бесплатно возьмём. Вам просто
повезло, что я Марусе подвернулся!
Пока мужики до звона в мозгах напряжённо гадали в чем им
повезло, Архангельский тут же их и просветил:
— Зря что ли я из Архангельска, из лесного края? — спросил
он и, не давая ни кому издать ни звука, тут же ответил на удачно поставленный
собою вопрос: — Нет! Не зря! Я же и вырос прямо в лесу!
«Слышала бы Маруся! — ужаснулась я. — Не хвастала бы его
манерами.»
Между тем Архангельский продолжил:
— Да-а, вырос в лесу, среди сосен, так что с дубами на «ты».
Короче, уже с кем надо созвонился и товар в пути. С «бабками» тоже все намази.
— С какими «бабками»? — изумлённо осведомился Пупс.
— Имеются ввиду «бабки», что на взятку пойдут, — пояснил
Архангельский, — потому что лес нам на реализацию дают.
И тоном полнейшего превосходства над собравшимися он
заключил:
— Вот так-то, господа! Учитесь, пока я жив. Вы целый год
хороводы водили, не знали как к настоящему делу подойти, а я в два счета все
концы в одно кольцо свёл, и уже считаем «капусту». Такие мы, поморы, на ходу
подмётки рвём.
«Да-аа, — сидя в очень неудобной позе под дверью кухни,
подумала я, — не умрёт от скромности Марусин Ваня. Не умрёт и даже не заболеет.
Эк его понесло, ну чистый Хлестаков.»
Словно узнав о моем осуждении, Архангельский неожиданно
сбавил обороты, почувствовал, думаю, что уж слишком распустил свой павлиний
хвост. Короче, не знаю что на него нашло, но весь этот парад-алле, стыдобу эту,
он быстро свернул и закончил сдержанно и по-деловому.
— Сейчас посовещаемся, — сказал он, — перезвоню и поедем.
— Куда? — испуганно спросил Евгений, ошарашенный деловым
напором Архангельского.
— Как куда? — изумился тот. — Стрелку забивать да «капусту»
отслюнявливать, бакшиш. Лес, — он почему-то причмокнул, — пальчики оближешь!
— Небось ворованный, — внезапно предположил Даня.
Уж никак не ожидала от него прыти такой. Думала, дремлет по
обыкновению.
— Ворованный, — бодро согласился Архангельский, — но с
документами.
Судя по молчанию, мужики крепко переваривали эту новость,
ещё не зная как к ней отнестись. Все, как один, дружно предпочитали домашний
диван да финский унитаз параше и шконке. У них потому и с бизнесом не ладилось,
что к воровству слишком много предубеждений было. Да и вялость всех одолела. На
здоровый мужской риск был способен лишь мой Евгений, да и тот патологически не
любил нарушать законы, без чего ни шагу в нашей стране. Короче, мужья моих
подруг очень ручные мужчинки. Ручные и домашние, дальше дивана никуда, а тут
заява такая.
В воздухе запахло парашей и шконкой.
Молчание подзатянулось, я начала скучать.
Наконец мой Женька обстановку разрядил.
— Дела делами, но пиво-то киснет, — сказал он и мужики
оживились.
— Да! Пиво! Пиво! — закричали они.
«Конечно, — подумала я, — уж лучше пивка попить, чем над
проблемой голову ломать.»
Подумала и разозлилась. Вот в этом они все: от любой
мало-мальской неприятности в негу и удовольствие, сломя голову, кидается наш
мужик. Совсем удар не держит. И не хочет держать. Вот Ваня — с Марусей
поругается и сразу к пивной, пивом да раками горе своё заедать. Женька мой
после всех ссор услаждал себя футболом. Пупс, Тасик, Даня — те вообще в этом
смысле уроды, о них и говорить не хочется…
— Выпили все пиво, — страдальчески воскликнул Тасик.
«Вот это настоящее горе!» — проникаясь сочувствием, подумала
я.
— Как же, — рассмеялся Евгений. -Что бы я вам предлагал,
если выпили? Ты что Думаешь, я тот дурак из поговорки, которого за бутылкой
пошли, так он одну её и принесёт? Нет уж, учёные.
Раздался резкий звук отодвигаемого стула и…
И Женька направился в прихожую.
Глава 9
«Женька направился в прихожу,» — ужаснулась я, сидя у него
на пути под дверью кухни.
Тут не могу не погордиться своей ловкостью. Ловкостью и
умением сходу нужную скорость набирать. Что ни говори, но мобильности во мне
хватает, своему «Мерседесу» сто очков вперёд дам.
Но и Женька мой не лыком шит, тоже шустрый, за малым лбами
не столкнулись…
Но все же успела я в гостиную шмыгнуть, а у самой сердце
бешено колотится. Так близко он прошёл — услышала запах родной, колени
подогнулись. Он тоже, словно моё присутствие учуяв, помедлил, приостановился
без видимой причины…
— Так тащи же скорей, не томи душу, — загалдели мужики.
И Евгений заспешил в прихожую к двери, где оставил кулёк с
пивом.
Пока они уничтожали пиво, с покрякиванием и поухиванием, я
всплакнула, устроившись в гостиной на любимом диванчике Маруси, вспомнила, как
мы с Женькой здесь сиживали, да как в кухне в гостях у Вани с Марусей гуливали…
Э-эх! Какие времена! Счастливые, а я их не ценила. Думала,
так будет всю жизнь. И вот вам, пожалуйста, все как в песне поётся: «Красивая и
смелая дорогу перешла…»
Чур меня, чур! Юлька, что ли, красивая? Урода эта
кривоногая? И в подмётки мне не годится.
Конечно не годится. Я и умница, и красавица…
А вон до чего дожила: Женька не меня везёт в кругосветку, а
какую-то кривоногую Юльку!
Мою, кстати, Юльку! Лучшую подругу!
Пока я горевала, мужики вновь вернулись к своим замыслам.
— Теперь ты, Тасик, — деловито распорядился Архангельский, —
расскажи что там с цехом.
— Все в порядке, — поспешно откликнулся Тасик. — Договор
железный, цех наш. В цехе все есть. И строгальные станки и долбёжные. В общем
все. Можно сложные изделия делать, а можно простенький погонаж гнать: рейки,
плинтусы, обналичку.
— А инструмент, — с важностью осведомился Архангельский.
— Инструмент — это не моё, — угас Тасик.
