— Пошёл бы к черту твой «Мерседес»! — наконец сказала она.
«Слава Богу, — обрадовалась я. — Хоть что-то услышала
вразумительное.»
— У меня тут такие проблемы! — с напором продолжила Тамарка.
— Такие проблемы! Моя дача — поле сражения! Короче, Мама, мне не до тебя!
Займись лучше своими котами!
И она новый вздор понесла, ещё похлеще прежнего.
— Сколько? — вопила Тамарка. — Что вы говорите? Пять
человек? Ох, Дуриков и подлец! Такую бригаду на меня натравил! Нет, я
передумала! Не стоит их везти сюда. Лучше я сама к вам приеду. Там тихо, там их
и допросим. Мама! Мама! Ты где?
— Да здесь я, Тома, здесь, — страдая за подругу,
откликнулась я. — Ты, моя птичка, не волнуйся, черт с ним, с «Мерседесом», ты
мне этой железки дороже.
— Конечно я дороже! — снова радуя меня, вполне разумно
согласилась Тамарка. — И не только я, но и моя дача! И хватит, Мама, пойди котами
займись. Да! Да! Что?! Снесли все ворота?! Ах они гады! Их лично пытать буду!
Лично и очень жестоко! Без меня не начинайте! Ни в коем случае! Еду! Еду! —
вновь впала в горячечный бред моя бедная подруга.
Я ужаснулась: «Куда она едет? Да что там с ней, черт побери?
Не лихорадка ли приключилась?»
Терять любимую подругу я никак не была готова, а потому
страшно разволновалась. Хоть бери и сама к ней несись, но на чем? Нет колёс у
моего «Мерседеса»! Нет колёс!
Я пришла в такое неописуемое состояние, что тут же вспомнила
про вендетту.
«А что это я тут сижу? — подумала я. — Тот рыжий козёл,
простреливший мои „Мешлены“, связанный лежит внизу мордой в дерьме, а я и в ус
не дую?!»
Вихрем снесло меня на первый этаж. Рыжий гоблин
действительно лежал связанный в холле, где раньше жили коты. Весь в чешуе и
дерьме, он имел очень жалкий вид. Но не на жалость я была настроена, зверски
вцепилась…
Подробности не всегда украшают меня, но вцепилась я зверски!
Зверски!
Вцепилась и завопила:
— Зачем, сволочь, колёса прострелил? Зачем прострелил мне
колёса?
Охваченная диким желанием это знать, я была сама не своя и
так лютовала, что у гоблина на лоб полезли глаза, а кляп! Словно пробка из бутылки,
из его отвратительной пасти вылетел кляп, и гоблин заорал дурным голосом!
Я думала, что он поспешит обстоятельно на вопросы мои
отвечать, он же, смутьян, начал звать на помощь.
— Спасите! Помогите! — с такой немыслимой дикостью кричал
этот нахал, что охрана Тамарки, уже явившая чудеса храбрости, вдруг струхнула и
со всех ног убегать нацелилась.
Правда, культурный их командир бегство пресёк и, урок
храбрости преподав, как русская женщина в горящую избу, бесстрашно в Тамаркину
виллу вошёл.
А там я лютую, и рыжий гоблин на тот свет просится.
Остальные гоблины лежат с кляпами во рту. Не имея возможности говорить, они
тоже на тот свет просятся, но одними глазами.
Можно представить как растерялся командир, когда увидел меня
— умницу и красавицу, в белой французской шляпе с чёрным страусиным пером, в
белых кружевных перчатках, в английском джерси…
Люблю красиво одеться, куда бы ни шла!
В общем, несложно представить как потерялся командир увидев
такую роскошную даму за совершенно непотребным занятием.
— Ки э ву? — с нервным трепетом спросил он.
— Жё сви мадам Мархалева! — не прекращая своего занятия и
скромно потупившись, представилась я.
— Са ва бьен? — поинтересовался он. — Вам помочь? Вы не
устали?
— Бьен, — ответила я. — Справлюсь сама.
И тут, не взирая на нашу очаровательную беседу, в холл
врывается десант и, не разобравшись, хватает меня под руки и грубо тащит на
улицу.
Рыжий гоблин, связанный лёжа в дерьме, в чешуе, зарадовался,
как ребёнок. Легко понять его радость, так же как и мой гнев. Только гневом
могу объяснить те силы, которые у меня появились. С этими силами вырвалась я из
могучих лап десанта и рванула к своему «Мерседесу», где Тамарка меня, убитую
горем, позже и нашла.
Только щадя нервы читателя, не описываю я схватки, предварившей
нашу встречу с Тамаркой, но без ложной скромности скажу: лягала, царапала и
грызла я безбожно тот десант.
Не знаю, чем кончились бы те немыслимые баталии, в которые
по беспечности ребята ввязались, если бы не появилась Тамарка. Возможно и я
рядом с гоблинами в чешую и дерьмо легла бы, а может все было бы наоборот —
лежать там пришлось бы десанту.
Но что о том, Тамарка приехала и все испортила. Она застала
меня рыдающей под колёсами моего же «Мерседеса». Из последних сил я пыталась
закусанному и задранному десанту объяснить, что пострадала больше всех в битве,
и вот тут-то Тамарка с криком досады в калитку и вбежала.
— Мама! Неужели это ты? — чернея от горя, закричала она.
— Тома! Ты все же приехала! — зарыдала я, падая на её грудь,
сильно украшенную английским воротником, отороченным шиншиллой (жуткая
безвкусица, все!, вместе с грудью).
— Мама! Бедная моя! Как же ты здесь оказалась, в этом аду?
— Ты ещё спрашиваешь, То-омааа! — прорыдала я, беспомощно
тычась в её шиншиллу.
Тамарка гладила меня по голове и нежно приговаривала:
— Мама, бедная ты моя, бедная, а я думала, что ты сошла с
ума.
— Тоже самое думала про тебя, — призналась я, успокаиваясь,
доставая мобильный и набирая номер Маруси.
— Старушка, ты невовремя, — возмутилась Маруся. — Я как раз
прямо вся ухожу.
— Куда? — уютно лёжа на груди Тамарки, поинтересовалась я.
— К Юльке, она прямо вся на чашечку кофе меня пригласила.
Я обрадовалась — хоть что-то в моей жизни случилось приятное.
— Значит, как раз очень вовремя тебе позвонила, — обрадовала
я и Марусю. — Можешь Юльке сообщить, что мы с Женькой не одну прекрасную ночь
провели на рыбалке. Клёв был потрясный! Так что, пускай она его не ругает за
тот отвратительный рыбный запах, который раздражал её все эти дни. Лично мне
запах этот навевает самые приятные воспоминания.
— О чем? — бестолково поинтересовалась Маруся.
— О полезном, — лаконично ответила я и, торжествуя,
отключилась, кладя мобильный в карман.
Тамарка сняла мою голову со своей груди, внимательно в лицо
моё вгляделась и прошептала:
— Нет, Мама, я не ошиблась, ты сошла с ума.
— То ли будет с Юлькой! — ответила я. — Первый клин уже
вбит!
