Проболталась опять! Надо бы хоть изредка запоминать, что
говорю, да где там? Болтаю столько, что и не упомнишь! Значит сама и виновата.
А как быть? Может меньше говорить?»
Здесь восстала моя натура:
«Ну конечно! Тоже выход нашла — меньше говорить! Зачем тогда
жить, если мало говорить? Глупости! Ни в чем я не виновата, это папаша мой
виноват. Приправил папаша фамилию, стыдно людям сказать. Уж кем я только в
жизни своей не бывала, когда хотела мужчине понравиться: и Воскресенской, и
Алмазовой, и даже Изумрудной, лишь бы Мархалеву эту ненавистную не упоминать.»
Скажу тому, кто не знает: мархаль — в просторечии
кондитерская эссенция, по причине доступности столь излюбленная алкоголиками.
Это сейчас выяснилось, что страшно она дорога, а раньше её тоннами с
кондитерских фабрик тащили и употребляли без мер и границ. Легко представить
какие ассоциации рождает имя моё в умах пьющих мужчин — а где взять непьющих?
Я — натура чувствительная, терпеть не могу насмешек. Ещё с
юности закаялась при знакомстве родное имя своё называть, обязательно
что-нибудь красивое придумаю. Придумала и на этот раз, и вот попала впросак.
— Да, моя фамилия Романова, — воскликнула я. — А что вы
услышали?
— Увы, Мархалева, — с огорчением признался Мишель и пояснил,
грустно вздыхая: — Слишком много думаю о женщине, носящей это имя, может потому
и ослышался.
Я насторожилась. Со страшной силой заработали мои мозги,
забегали мысли — их у меня всегда бездна. Бросилась прикидывать много ли в
нашем городе Мархалевых — лично я знаю только себя. Даже не слыхала, что в
нашей стране есть ещё Мархалевы…
И тут меня осенило: «Да не о том же думаю, глупая! Этот мэн,
этот потрясный мужчина — потомок рода, владелец замка и так далее и тому
подобное…
Ох! Даже дух захватывает!
И вот этот мэн со всеми своими головокружительными
наворотами не обо мне страдает, а о какой-то совершенно посторонней женщине?
А я ломаю голову над черт-те чем!
Ужас! Мой Мишель, этот Робэн, этот красавец, с утра до ночи
о ком-то мечтает! О ком-то, а не обо мне! Безобразие! Он такой же кобель, как и
все мужчины! Думает о другой, а в ресторан повёл ту, что под руку подвернулась!
Негодяй!»
— Уж не влюбились ли вы в неё? — с присущей мне прямотой
спросила я, желая сразу внести ясность.
— Даже сказал бы — хуже, — с прискорбием ответил Мишель.
Я растерялась:
— Хуже? Что же может быть хуже?
— Уже несколько дней без сна и отдыха разыскиваю женщину эту
и не могу разыскать, а ведь она мне просто необходима.
Сердце кровью облилось:
«И это все он — потомственный дворянин и владелец замка —
говорит мне? Признается в любви к какой-то… дуре?! О, горе! Он ко мне
равнодушен!
Но каков наглец — полное отсутствие такта. Я здесь из-за
него червями и гусеницами давлюсь, а он…»
— Может вы ещё и меня попросите искать эту дульцинею? — с
непередаваемым сарказмом спросила я.
Он встрепенулся:
— О, если это возможно…
«Возможно? Ха-ха! За кого он меня принимает? Я, умница и
красавица, сейчас все брошу и непонятно кого искать пойду. Как же, держи карман
шире!»
— Конечно возможно, — с приятной улыбкой ответила я. — Вся к
вашим услугам. Хоть сейчас отправлюсь вашу даму искать. Надеюсь она хороша?
— Просто красавица!
«Что он в красоте понимает, этот болван?!» — подумала я и,
демонстрируя доброжелательность, спросила:
— Чем же красавица занимается?
Мишель обрадовался моему вопросу и с непонятной гордостью
сообщил:
— Она писательница.
— Писательница?
— О, да!
Мгновенно перебрала я в голове всех наших писательниц,
вздохнула с облегчением и подумала:
«А почему бы и в самом деле не помочь? Когда эта
писательница, эта его красавица, найдётся, и мы встанем с ней рядом…
У Мишеля никакого выбора не останется: хочешь не хочешь
придётся выбирать меня, потому что красота познаётся в сравнении. А уж я
сравнений не боюсь, до сей поры они шли мне на пользу. Кстати, как зовут её,
мою соперницу?!»
— Как её зовут? — с притворным равнодушием поинтересовалась
я.
— Софья Мархалева, — с улыбкой просветления ответил Мишель,
и я лишь чудом не упала со стула.
Он меня любит!
Любит!!!
Меня!!!!!!
Глава 29
«Хищная птица»
Ричард Контаг чувствовал себя, порой, белой вороной среди
«избранных интеллектуалов». Он, единственный из заместителей Джона Форрестера,
не мог похвастаться не только тремя университетскими дипломами, но даже и
двумя. Кроме того, Ричард закончил не Принстонский и даже не Колумбийский, а
всего лишь провинциальный университет в штате Южная Дакота. Однако роль свою в
Управлении национальных оценок Контаг видел ведущей. Он считал себя
единственным профессиональным разведчиком среди «избранных интеллектуалов».
Контаг начал работать в ОНЕ с самого начала, с момента
создания управления. Первым его шефом был легендарный директор Лангер,
авторитет которого в Вашингтоне считался непререкаемым. Тогда функции Контага в
ОНЕ исполнял суровый герой войны генерал Кевин Хабнер. Контаг всегда хотел
походить на него. Стремился к этому изо всех сил.
И теперь он сидел в кресле генерала Хабнера. Ему, прямо или
косвенно, подчинялась тысяча сотрудников управления разведки плюс ещё две
тысячи людей, занятых в центральной справочной службе и различных
исследовательских подразделениях. Но этого явно не хватало. ОНЕ тщилось объять
необъятное: везде быть в курсе всего и при необходимости иметь возможность
вмешаться.
Ричард Контаг искренне считал, что учёные, привлекаемые ОНЕ,
как специалисты, только путаются под ногами. Их дело давать научные результаты,
а его дело — разведка. Это своё дело Контаг старался делать хорошо. Эффективно
и без излишних сантиментов, свойственных «яйцеголовым».
На этот раз Контаг был доволен результатами совещания у
директора Форрестера: ему дали зелёный свет. «Принстонские специалисты» в лице
доктора Ван Дейка признали своё бессилие. В дело вступали профессионалы
Контага. Он был польщён.
Пришла пора самому провести установочное совещание.
Начальники отделов, руководители служб и даже управлений собрались в малом
зале.
— Джентльмены, — начал свою короткую речь Контаг, — сегодня
мы наметим пути разрешения проблемы, с которой, я надеюсь, все ознакомились по
разосланным мною документам. Позволю себе сформулировать задачу.
