— Тома! Что я должна найти? Деньги или Даню?
— Мерзавца Даню и бабки. Впрочем, Мама, если бабки найдёшь,
Даню можешь оставить себе.
Мишель по-прежнему покрывал поцелуями мои руки и шептал:
«Любимая, любимая.»
— Ах, Тома, — томно ответила я, — какие там бабки? Ну
сколько там этот Даня украл?
— Три штуки баксов! — горестно отчиталась Тамарка.
Я мысленно (продолжая наслаждаться поцелуями Мишеля) Тамарку
осудила: «Восемь штук за каких-то паршивых котов мне отвалила, глазом не
моргнув, а родному Дане уже три штучки пожалела.»
Тамарка же, о моих мыслях не подозревая, лютовала:
— Три штуки баксов, Мама! Три штуки! Только вдумайся в эту
цифру!
— Вдумалась.
— И что? — насторожилась Тамарка.
— Ах, Тома, не мелочись.
— Что?!!!
Рёв, который услышала я, не передать никакими словами. И,
спрашивается, из-за чего?
— Мама! Ты невозможная! Или ты издеваешься, или сошла с ума!
Третьего не дано, — постановила Тамарка.
Торжествуя, я её обломала:
— Ошибаешься, Тома, дано. Не издеваюсь и не сошла с ума, а,
раз уж из-за сущей мелочи в таком ты угаре, жалкие три штуки баксов тебе верну.
Тамарка растерялась:
— Вернёшь за Даню?
— Да, за Даню верну, чтобы ты разрыв сердца, ненароком, не
получила.
Тамарка хищно спросила:
— Когда вернёшь?
— Когда хочешь, хоть завтра.
— Верни, Мама, сегодня…
— Сегодня не могу.
— Почему?
— Говорю же, страшно занята.
— Да чем же, чем, черт тебя побери? — вызверилась Тамарка.
— Безотлагательно становлюсь графиней, — с достоинством
пояснила я, добавляя: — Свои три штуки получишь завтра.
И тут Тамарка опомнилась и тем вопросом задалась, которым
давно должна бы задаться.
— А что это ты вдруг такая щедрая стала? — спросила,
наконец, она.
И я с удовольствием ей ответила.
— Щедрая? — с нотками превосходства воскликнула я. — Что
такое для меня, для владелицы замка под Парижем, какие-то жалкие три тысячи
долларов? «Тьфу» это для меня!
Тамарка онемела.
«Любимая, любимая,» — продолжая покрывать меня поцелуями,
шептал Мишель.
— Громче! Громче! — попросила я.
И он закричал прямо в трубку:
— Любимая! Любимая!
Тамарка очнулась.
— Мама, что-то не поняла, ты где?
— В китайском ресторане.
Сказала и сразу пожалела, так плохо эта информация
отразилась на Тамарке. Бедняга страшно запаниковала.
— Что?!! — закричала она и тут же начала убиваться. — Так я
и знала! Так и знала! Какая у нас беда! Роза! Роза! Скорей! Скорей сюда! Мама!
Наша Мама в дурдом угодила!
Ну как тут не рассердиться?
— Тома, — возмутилась я. — Зачем ты Розу зовёшь? Мало ей
своего горя?
— Ну как же, Мама? Как же не звать Розу? Она же у нас
гинеколог, не самой же мне вызволять тебя. Розу каждая собака в городе знает.
Пускай она…
— Собака?
— Да Роза! Роза! — психуя, пояснила Тамарка. — Пускай Роза
позвонит в дурдом и попросит, чтобы тебя отпустили. Мы сами будем тебя лечить.
«Ах вот оно что!»
— Тома, нельзя быть такой завистливой, — попеняла я подруге.
— Да, со мной приключилось счастье, ты стоически должна это стерпеть, а не
мечтать о дурдоме. Выбрось глупые мысли.
И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказала
за какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок под
Парижем, с лакеями и камином.
Не успела закончить я, как запричитала и Роза — думаю она с
параллельного телефона наш разговор слушала.
— О, беда! Беда! — закричала она. — Сонька наша и в самом
деле в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!
— И Женьки! — вставила Тамарка.
— Никогда им этого не прощу! — заключила Роза. — И никто не
простит им!
Тут уж, забыв о блаженстве и счастье, распсиховалась и я —
довели.
— Да почему сошла с ума? — завопила я, горюя, что Мишель так
рано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. — С чего вы, глупые,
взяли? Так счастлива ещё никогда не была!
— Как с чего взяли? — удивилась Роза. — Сама же сказала, что
в китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишься
графиней.
— Да, Мама, да, — подключилась и Тамарка. — Это нонсенс.
— Ты же китайской кухни терпеть не можешь, — перебивая её,
напомнила Роза.
— А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней,
— опять встряла Тамарка. — Что должны мы с Розой думать?
— Только то, что я замуж за графа выхожу, — отрезала я. — И
почему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды.
Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей и
вкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?
— Мама! — взвизгнула Тамарка. — Не заговаривай нам зубы! По
существу говори!
— По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам это
не было.
И я обратилась к Мишелю:
— Скажи им пару ласковых, дорогой.
Мишель перестал меня целовать и спросил:
— Кому?
— Моим подругам.
— Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, — сказал он, и Роза с Тамаркой
намертво замолчали.
Я испугалась:
— Что ты им сказал?
— Я вам очень признателен, — перевёл мне с французского
Мишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.
Я, торжествуя, спросила:
— Теперь вы поняли?
Отличный эффект!
— Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? — забыв и про
доллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.
И Роза за ней:
— Сонька, неужели ты замуж выходишь?
