Я подумала, что дома иметь такую штуку совсем не помешало
бы, но слишком много с ней хлопот.
— Да нет, утопить бы его в озере, — ответила я. — Или в
землю зарыть.
Мишель пристроил пулемёт на то место, где он лежал и сказал:
— Зачем? Человек старался, его сюда тащил, подыскивал место,
прятал. Нет, будет обидно за него. Представь, бедняга придёт и испытает
разочарование. Мы же не знаем, какие у него намерения. Вдруг он заляжет с этим
пулемётом и будет поджидать тех, за кем и мы следить собрались?
— Вполне возможно, — согласилась я, в глубине души
совершенно не сомневаясь в этом.
— Так вот, — продолжил Мишель, — когда он придёт и пулемёта
не найдёт, то может озаботиться каким-нибудь другим оружием. Ещё притащит
гаубицу. Нет, не стоит его волновать.
— Но мы же собрались в засаду…
— Мы в засаду, и он пускай хватает свой пулемёт и тоже рядом
пристраивается. Если ему не повезёт, и в нужный момент пулемёт не сработает, ну
что ж…
Мишель развёл руками.
— Мы не виноваты, — закончила я за него, дивясь такой
необычайной сообразительности.
В который раз подумала: «Господи! Не устану благодарить!
Какое счастье, что ты мне послал такого мужчину! Как вовремя! Как вовремя!»
Мишель молитвы мои прервал:
— София, надо спешить, садись в автомобиль.
— В автомобиль?
— Ну да, не можем же мы оставить его здесь, рядом с
пулемётом. Кто знает, когда вернётся хозяин.
— Ах да, — опомнилась я. — Надо поглубже в лес машину
загнать, чтобы никто на неё не наткнулся. И ветками надо бы прикрыть.
Я вошла во вкус и почувствовала себя чуть ли не бойцом
спецназа.
Мы быстро спрятали «Альфа Ромео» и направились к баньке. Я
шла первой, Мишель за мной. Вдруг он остановился и попросил:
— Подожди, сейчас вернусь.
Из деликатности я не стала проявлять любопытство, мало ли
какие у человека возникли проблемы — ужин был достаточно плотным, баба Рая не
поскупилась. Поэтому даже не оглянулась, как шла, так и шла, лишь шаг
замедлила. Вскоре Мишель меня догнал — карманы его пиджака подозрительно
оттопыривались. Я, демонстрируя прекрасное воспитание, снова не стала задавать
лишних вопросов.
Когда мы вышли из леса и остановились у баньки, соображая с
какой стороны будет удобней в крапиву зайти, Мишель вдруг насторожился. Он
застыл на месте, поднял указательный палец и воскликнул:
— Слышишь?
Я прислушалась.
— Нет, не слышу.
— Гул машины.
— Да-а?
— Приближается.
— Тогда скорей в крапиву, — воскликнула я, с ходу набирая
приличную скорость и прячась за углом баньки.
С этого угла была видна и дорога, ведущая к озеру, и
полянка, откуда был вход в предбанник.
Здесь надо сказать, что сама банька, собранная из брёвен, интереса
не представляла. Толщина стен и отсутствие окон становились непреодолимым
препятствием на пути моих чаяний. Однако по этому поводу я и не волновалась,
рассчитывая только на предбанник. Во-первых, предбанник был наспех сколочен из
досок, щели между которыми позволяли не только подслушивать, но и
подсматривать. К тому же я знала, что в баньке Евгений вряд ли расположится,
поскольку сама же когда-то сформировала у него другие привычки.
— Софи, дорогая, накинь пиджак, — посоветовал Мишель,
который не отставал от меня ни на шаг.
И он уже сидел в крапиве.
— Пиджак? Зачем? — удивилась я. — Совсем же не холодно.
— Да, — согласился он, — боюсь, что тебе даже жарко,
крапива.
— Ах, это, — отмахнулась я. — Ерунда. Не обращай внимания.
Мишель удивился:
— Как же не обращать? На мне костюм и под ним рубашка, а у
тебя и руки и ноги обнажены.
«Какие все же неженки эти иностранцы,» — подумала я и
спросила:
— И что? Что случится с моими руками-ногами?
— Их обожжёт крапивой.
— Уже обожгло, — похвастала я.
Мишель испугался:
— Тебе больно?
— Зато циллюлита не будет…
И тут я услышала, наконец, гул машины. Практически следом и
Женькину «Тойоту» увидела, лихо съезжающую с пригорка к озеру.
— Ой, — пискнула я, — смотри!
Мишель и без моего приглашения смотрел во все глаза.
«Тойота» же скрылась за банькой и, выехав на полянку, показалась с другой
стороны. У предбанника возле громадного дубового пня она остановилась, и в тот
же миг распахнулись сразу все дверцы. На полянку высыпали Евгений,
Архангельский, Даня, Тася и Пупс.
— Вся гоп-компания, — прошептала я.
— Кто эти люди? — спросил Мишель.
— Самый красивый — мой бывший муж, остальные мужья подруг.
Он удивился:
— У тебя так много подруг?
Я пояснила:
— Подруг гораздо больше, здесь же не все мужья, да и не у
всех подруг эта роскошь имеется. Некоторые вообще избегают лишних проблем.
Мужья тем временем засуетились вокруг машины. Торопливо
разбирая и таская пакеты в предбанник, они то и дело натыкались на громадный
дубовый пень, служивший обычно столом. Архангельский зычно подгонял друзей,
пугая их темнотой. Ночь и в самом деле заспешила на землю — сумерки
стремительно густели, суетящиеся на поляне мужчины размывались прямо на глазах,
превращаясь в серые нечёткие фигуры.
Зря я думала, что Мишель не захочет в засаду. Он
действительно умел жить моими интересами и с любопытством наблюдал за мужьями.
— А кто вон тот, полноватый? — спросил он, показывая на
хитреца и лентяя Даню, схватившего самый маленький кулёчек и в мечтательности
застывшего, созерцая воды озера.
Было очевидно: он не спешил тащить кулёк в предбанник, чтобы
не возвращаться за новым. Даня всегда рассчитывал на трудолюбие окружающих, но
в данный конкретный момент окружающих он выбрал опрометчиво: и Женька, и Тася,
и Ваня и Пупс трудолюбием никак не страдали. Впрочем, кульки они расхватывали
бодро, из чего можно было заключить лишь одно — кульки набиты алкоголем и
закуской.
Я компетентно пояснила:
— Тот, рыхлый и вялый — Даня, муж Тамарки, соня, лентяй и
обжора.
— А тощий? — спросил Мишель.
