— Мы, как бы, и не против, — замялся Женька. — Только
загранпаспорта не у всех…
— Ерунда, — отмахнулся Робинович, — давайте ваши российские,
и к утру все будет на мази. И паспорта и визы, без проблем.
И тут Евгений вспомнил про Карла, скромно отошедшего в
сторону.
— Ты как Карлуша, с нами? Или тебе обратно?
— Мне обратно никак, — хмуро отозвался Карл Левин. — И здесь
никак. Так что я, пожалуй с вами, если никто не против. Иначе кранты мне…
— Да кто же против, Карл, — гостеприимно развёл руки
Робинович и подвёл итог: — Все ко мне! Десант своих не бросает!
Мужья радостно загалдели:
— Не будем время терять! Поехали! Поехали!
И все направились к Женькиной машине.
Катиться ещё быстрей я не могла, попробовала замычать, но
вышло слишком тихо — не услышал никто.
«Все! Пропали мужики!» — подумала я и бессильно заплакала.
Плакала и смотрела на спины, удаляющиеся к «тойоте».
И тут случилось неожиданное, чей-то хриплый голос приказал:
— На землю, суки! Мордой в траву! Ноги развести! Ладони
вверх!
Мужья остолбенели, притормозили…
Оказывается, один из гоблинов умудрился освободить руку,
обзавёлся гранатой (не мужья, а олухи, кто так обыскивает!) и, стоя на коленях,
зубами вырвал чеку.
Охваченная надеждой, я снова покатилась. Было уже близко, до
Женьки рукой подать, если бы не ночь. он давно бы меня увидел…
Я катилась и смотрела на Женьку. Он и все остальные
мелькали, мелькали — их движения превратились в обрывки, в пунктирные линии: вот
их руки и вот в них уже пистолеты. А это что? Гоблин? Швыряет гранату?
Я не сразу поняла, что в меня летит граната, не поняла даже
тогда, когда рядом с собой гранату увидела. Она упала между мной и Женькой. Я
закрыла глаза, готовясь к встрече со Всевышним. Внутренне сжалась, подумала:
«Только бы не изуродовала, только бы насмерть!»
Секунда, вторая, третья… Время остановилось, замерло. Я
почти физически чувствовала как Господь мне отмеряет на своих песочных часах
последние песчинки жизни. И вдруг раздался крик. Дико и хором вскрикнули все
мужья и замолчали. Я открыла глаза — гранаты не было, на её месте лежал мой
Евгений. Лежал, не подавая признаков жизни. Я ничего не поняла. Удивилась: «Он
что же смотрит на меня и меня не видит?»
И в этот момент раздался голос Карла.
— Мужики, — негромко сказал он. — Жека собой гранату накрыл,
отойдите, если взорвётся, посечет осколками.
Никто не тронулся с места. Один Мишель отбежал на безопасное
расстояние. Остальные стояли и растерянно смотрели.
— Бабахнуть может в любой момент, — рявкнул Карл. — Во-он!
Снова никто не тронулся — Робинович отошёл ещё дальше.
Карл зло сплюнул и подошёл к Евгению, тихо спросил:
— Жека, где?
— Под животом, — глухо ответил Евгений. — Вдвоём достанем, я
зажал скобу.
— Попробуем, — сказал Карл и обошёл Евгения.
Тишина повисла над поляной, угрожающая тишина. И вдруг я
поняла, что на меня смотрит Евгений, на меня. Когда он понял, что я это поняла,
то улыбнулся и подмигнул, не меняя позы.
«Он же меня спасал от гранаты! — наконец прозрела я. —
Меня!!! Своим телом накрыл гранату!»
Дальнейшее произошло мгновенно, я даже не успела осознать,
сообразить…
— Давай так, — предложил Карл, — ты резко набок, а я выбиваю
гранату.
— Давай, — согласился Женька.
Я не узнала его голос.
— На счёт три, — скомандовал Карл. И начал считать
— …Три, — наконец выкрикнул он, и Женька пружиной отпрянул
набок.
Карл молнией метнулся вперёд, ударил ботинком по гранате —
она, описав дугу, шлёпнулась в озеро.
Взрыв… Крики… Женькино лицо надо мной… Я закрыла глаза.
— Соня! Милая! Любимая! Ты жива? Жива? Соня! Ты живи! Живи!
Не умирай! Я люблю! Люблю тебя! Тебя одну!
Он стоял передо мной на коленях, его руки быстро-быстро
сновали по моему телу, распутывая верёвки, верёвки, верёвки, где их только
Мишель так много взял? Я сердито замычала, мол кляп!, кляп поскорей убирай,
бестолковый!
Он сообразил, освободил мне рот, радостно и испуганно
приговаривая:
— Сонька, Сонька, любимая…
Наконец я смогла говорить.
— Женька, — сказала я, — ты тут в любви мне признаешься, а
там Юлька руки на себя накладывает. Скорей ей звони.
Он удивился:
— Что?
И в этот момент над поляной прогремел голос Робиновича:
— Стоя-ять! Всем стоя-ять! Руки на голову! Всем! Всем!
Стреляю без предупреждения!
В глазах Женьки мелькнула растерянность, медленно, не
поднимаясь с колен, он посмотрел на Робиновича и спросил:
— Ты что, Мишаня?
И Робинович вдохновенно заговорил:
— Жека, послушай меня, ты должен знать, от чего
отказываешься. Это жизнь, понимаешь, настоящая жизнь с катерами, тачками,
виллами, ресторанами и красивыми девочками. Это жизнь, сама жизнь, а не то, что
происходит здесь у тебя. Жека! Жека! Это же прозябание! А годы идут! А ты уже
не мальчик! Знаешь как утро там начинается?
Женька спокойно снял с моих рук последнюю верёвку, заботливо
помог мне подняться на ноги. Я видела, что он страшно зол, желваки так и гуляли
на скулах. Порой я бываю безрассудной, но никогда не решилась бы возражать ему
такому. И все же он был спокоен.
— И как оно начинается, твоё утро? — спросил он у
Робиновича, вставая во весь рост и слегка раскачиваясь с носков на пятки и с
пяток на носки.
Робинович ещё больше оживился:
— Жека, это непередаваемо! Здесь такое невозможно, в этой
стране…
— А в какой стране ты?
— В Америке, Жека, в США. Плюнь и забудь, фиг с ней с
Россией. Россия дикий край. Пускай эти динозавры здесь живут, — Робинович
презрительно кивнул на наших многоуважаемых мужей. — Здесь никогда не будет
настоящей цивилизации, здесь всегда будет нищета, а быть богатым среди нищих —
тяжёлый крест. Нахрена тебе эти заморочки, Жека? Ты здесь никому не нужен, а
там…
— В Америке, — уточнил Евгений.
Робинович ещё больше оживился:
