Гляжу, за них сознаньем горд,
Своей стыдяся чистой рожей,
Средь сотен этих грязных морд
Не вижу ни одной похожей.
И понял я в расцвете лет,
Вне этих масс поэта нет.
Гениально, сказал Учитель. Теперь если ты попросишься выйти из ибанской истории, тебя из нее не выпустят. Разве что в краткую командировку. Блестяще, сказал Брат, и напечатал в Журнале большую статью о месте поэта в строю. Сволочь, сказал Распашонка. Но осталось неясным, кого он имел в виду.
ЧАС СЕДЬМОЙ
Трагедия начинается с комедии. Работа чуть было не сорвалась в самом начале. Крикун сблизился с одним парнем. Тот сам начал рассказывать такое, что Крикун себя почувствовал новичком. Те немногие факты, которые лично ему были известны и казались ужасными и знание которых казалось сокровенной тайной, были невинными пустяками в сравнении с тем, о чем говорил новый приятель. Скоро к ним присоединился еще один. Этот вообще считал Хозяина своим личным врагом. Не пойму, в чем дело, говорил он. Жили мы неплохо. Все твердили мне, что Хозяин - гений и великий гуманист. Отец. Друг. А вот ненавижу я его и всю его банду. И не верю ни единому их слову. Ты поосторожней с ним, говорил Крикуну первый парень о втором. Что-то мне в нем не нравится. Прошло несколько дней, и Крикуна вызвали в Особый отдел. По первым же вопросам он понял, что кто-то из этих двоих донес. Кто? Надо было решать мгновенно, И он решил: первый. Лишь потом, много лет спустя, он восстановил логику своего решения. Дело не в знании обличающих фактов и в умении произносить критические оценки, а в общем нравственном состоянии личности. Потом он много раз наблюдал, что самые страшные антиибанские разговоры велись в среде сотрудников Органов, стукачей и вообще лиц, находящихся под крылышком власти. А уж фактов-то своего беззакония сами Органы столько насобирали при подготовке доклада, прочитанного потом Хряком, что собственные сведения Крикуна было даже стыдно обнаруживать. Они были ничтожны.
Надо было так же мгновенно найти выход из положения. Если растеряюсь, начнут копать. И раскопают. И тогда конец, И он пошел ва-банк. Ваш осведомитель, сказал он, назвав первого парня, работает плохо. Я давно хотел Вам сказать об этом, но не имел права. А откуда тебе известно, что он осведомитель, спросил Особняк. Это элементарно, сказал Крикун. Я же окончил специальную школу. Я Вам говорю об этом только из-за исключительности ситуации. У меня особое задание. Особняк даже вытянулся, услышав про особое задание. Для Крикуна наступило золотое время, и он отвел душу. Его даже перестали назначать в наряды. И он попросил, чтобы этого не делали, ибо это демаскирует его. Если бы до высокого начальства дошло, о чем говорили между собой рядовые части, весь командный состав части расстреляли бы без суда и следствия. Особенно усердствовал первый парень, стукач. А что сделаешь, говорил он Крикуну. Засекли меня как-то за разговорчиками. Вызвали. Или, говорят, будь осведомителем, или засадим. Я согласился, конечно. Я им еще наработаю, дай бог!
Скоро в полк пришла разнарядка в школу младших командиров для Органов, послали в нее второго приятеля Крикуна. Первый ругался последними словами. Обещали, сволочи. А выбрали этого, чистенького. Ясно. У него же папа сам из этой системы. Крикун был сначала ошарашен происшедшим. Но, обдумав его, долго хохотал. До слез. К черту театр, сказал он себе. Все гораздо проще, чем ты думал. Жить в грязи и не испачкаться - это невозможно.
Когда в полк пришла разнарядка направить несколько человек в авиационную школу, Крикун сказал Особняку, что должен быть в их числе, ибо разнарядка прислана специально для этого. Стукач плакал, когда они расставались, и просил писать. Больше они не встретились.
ГРУППЫ
Характерным явлением периода Растерянности были также своеобразные идеологические группы. Возникали они по самым различным поводам, в самых различных местах и в самой различной форме. Наиболее значительными и устойчивыми из них были группы, которые по видимости занимались разработкой научных проблем, а по сути были прикрытием для идеологических сект. Сами участники групп, как правило, не отдавали себе отчета в том, что они такое, и воображали себя подлинными учеными-новаторами. Некоторое время их и воспринимали именно таким образом. Группы такого рода складывались даже в рамках изма с намерением развивать подлинно научный изм. Эти группы прогорели в первую очередь. Но не столько из-за того, что их участники были вопиюще невежественными шарлатанами, сколько из-за того, что они начали иметь официальный успех и конкурировать с обычными представителями изма.
Идеологический характер рассматриваемых групп обнаружился несколько позднее, когда редкие настоящие ученые, волею случая начавшие свою карьеру в их среде, покинули их, шарлатанство перестало приносить успех, и творческое бесплодие их стало для всех очевидным. Отдельные из таких групп превратились в официальные учреждения. Хотя и эти оказались столь же бесплодными с научной точки зрения, они оказались весьма удобными в иных планах. В частности - для налаживания международных связей определенного сорта, для проникновения в различного рода международные организации и для пускания пыли в глаза. Смотрите, мол! Вы там кричите о застое, зажиме, гонениях и прочих ужасах у нас. А это все клевета. У нас есть все! Социология? Можем делегацию в тыщу человек поставить! Кибернетика? У нас каждый второй кибернетик! Науковедение? Да у нас целый институт такой есть! Системные исследования? Ха-ха! У нас даже журнал такой есть. Во как!
Сборища групп проходили в виде семинаров, симпозиумов, коллоквиумов, лекций, докладов и т.п. И о науке, разумеется, говорили. Собственно говоря, только о науке и говорили. Но как! Чтобы всем было ясно, что к чему. О изме молчали. К тому же с усмешечкой. Выступает какой-нибудь гениальный мальчик, взявшийся бог весть откуда, и чешет без запинки: будем рассматривать общество как гомогенную систему из конечного множества суперперсонализированных элементов, отображаемую на гомоморфное подмножество кортежей... Начальство не придерется. Зубры изма, поджав хвосты и бледнея за свое вопиющее невежество, уползают кто куда. А всем понятно, что к чему. Еще пара-другая таких открытий, и мы их придавим. Что они могут против науки?... Или собрался, например, симпозиум по изматической критике психоанализа. Главный докладчик - Мыслитель, Социолог, Супруга или даже Сослуживец. Или все вместе. Не все ли равно. И пошли разговоры. Главное - как можно больше наговорить, нечто невнятное, с десятками непонятных терминов, со ссылками на десятки западных имен. В особенности на таких, которые недавно опубликовали по одной статейке. Это - новейшее слово в науке. Пара слов о том, что это все не противоречит изму. Для начальства и отчета. Но так, что всем ясно, что к чему. Без этого же нельзя.
А в коридорах, на квартирах, в ресторанах, забегаловках и в кабинетах почтенных учреждений шли нескончаемые разговоры о положении в стране, о жизни на Западе, о Хозяине, о Хряке, об узких штанах и коротких юбках, о неореализме и сюрреализме, о лагерях и арестах. Поносили все свое. Восторгались всем западным. Короче говоря, просыпались от вынужденной спячки периода Хозяина, открывали глаза на действительность и рвались развернуть свои творческие потенции, зажимавшиеся столько десятилетий.
