СТАТЬЯ КИСА
О боже, сказал Мыслитель, прочитав статью Киса. Какая мразь! Кто бы мог подумать, что этот добропорядочный джентльмен такая гадина! Конечно, кое-какие мыслишки в статье есть. Сравнительно со статьей Секретаря статья даже совсем недурно выглядит. Неплохой язык. Поработать над ней пару вечеров, хороший материал можно сделать. И Мыслитель углубился в работу. И работа его увлекла.
Как говорила потом Супруга, Мыслитель сделал из статьи Киса конфетку. Клеветника удалось спасти, говорили доброжелатели. После краткого, но до неузнаваемости точности изложения главных пустяковых положений концепции Клеветника в статье Киса-Мыслителя давалась корректная, но боевито-погромная критика модных там реакционных идей апологетов, находящихся на службе. Хотя эти идеи к Клеветнику отношения не имели, тем не менее они того заслуживали. Подлинная наука, справедливо говорилось в статье, подчиняется не низшей, формальной, а высшей, диалектической логике, которая по широте, глубине, степени, всесторонности, точности, полноте и правильности охвата действительности превосходит формальную в такой же мере, в какой водородная бомба по силе воздействия на психику превосходит ненатуральный кофе без цикория. Диалектическая логика учит нас тому, что все понятия и вещи вертлявы, изворотливы, скользки, перевоплощаются друг в друга и во все, что угодно, а вместо кухонного принципа "либо да, либо нет", в ней господствует принцип "и да, и нет, а если угодно, то ни то, ни другое". Клеветник же игнорирует все те новейшие и величайшие достижения Запада, которые сразу же после реабилитации стали подтверждать нашу правоту, и изобретает доморощенные устаревшие теорийки, опровергнутые всем ходом. Заканчивалась статья призывом, ставшим на длительное время почти что лозунгом ибанской демократии: все устаревшее и отжившее надо душить в зародыше.
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Проходя мимо гарнизонной Бани, Болтун заметил новую мемориальную доску, на которой мраморными буквами было высечено, что здесь в скором времени собирается зачитать новый доклад сам Заведующий. Превосходно, подумал Болтун, это и мой труд вливается в труд моей республики. Мазила был уже на месте. Скоро пришел и Клеветник. Ходят слухи, будто ты смываешься, сказал он Мазиле. Вранье, сказал Мазила. Мое положение сейчас как никогда прочное. Заказы получил. Выставку обещают. Клеветник, сказал, что он очень рад этому, и на всякий случай рассказал одну историю. Мы как-то после воскресного перепоя плохо летали. Приехал сам командующий. Говорит не хотите служить, держать не будем. Кто не хочет служить в армии? Я поднял руку. И что ты думаешь? Всех вскоре демобилизовали, а меня еще полгода уговаривали остаться. Сулили повышение. Надоело, и я согласился остаться. Так на другой же день меня демобилизовали. Да с какой характеристикой! К счастью, тогда началась оттепель, и посадили меня совсем по другому поводу.
Потом стали говорить о предстоящей выставке, в которой Мазиле предложили, наконец-то, принять участие. Клеветник сказал, что он не стал бы участвовать в такой выставке. Унижений много, а толку мало. Мазила сказал, что он художник, и без выставки ему нельзя. Карьерист сказал, что это - не выставка, а, как передали по радио, демонстрация выдающихся успехов и расцвета талантов. А поскольку Мазила не талант, а гений, ему там не место. Мазила сказал, что у него интуиция, что эта выставка сыграет роль, что ему нужны деньги, а для этого нужны заказы, и чтобы получить заказы, нужно официальное признание, что допуск на выставку в их системе есть разрешение начальства заключать со мной договора, что если он откажется, это будет истолковано против него так, будто он зазнался (так истолкует начальство повыше) и его не допустили, хотя он рвался (так истолкует начальство пониже и коллеги), так что если пропустят хотя бы какую-нибудь ерунду, это даст ему возможность и т.д. Одним словом, закончил речь Мазила, давайте добавим что-нибудь посущественнее. У меня дома, сказал Карьерист, есть бутылка отличного французского коньяка. Подарок Президента одной тамошней фирмы. Поехали, и пусть они все катятся в...
КОНФЛИКТ
Инструктор перелистал последние страницы рукописи Шизофреника. Скоро конец, а результата никакого. После разрушения старого сортира, читал Инструктор, начали чистить, углублять и расширять яму. Парадоксально, сказал в связи с этим Паникер, но факт: яма есть фундамент для нового светлого здания сортира, и чем больше яма, тем величественнее строящееся на этом фундаменте здание. Патриот сказал, что Паникер - трепач. Мазила спросил, что означает слово "сортир". Мерин сказал, что оно произошло от французского слова "сорте" ("удовлетворять естественные потребности"), которое на ибанской почве приобрело известное всем неприличное звучание. В шестнадцатом веке великий Утопист выдвинул идею построить специальное здание, в котором каждый мог бы свободно отправлять естественные потребности. Патриот сказал, что Мерин тоже трепач. Мерин дал Патриоту по зубам. Когда их разняли, Патриот пообещал Мерину еще пять суток за рукоприкладство. Уклонист сказал, что никакого рукоприкладства не было. Патриот сказал, что он только пошутил. Но на губе наметился раскол. К этому времени население губы разделилось на Левых и Правых. Левые спали справа от буржуйки, а Правые - слева. Литератор, спавший в середине, примыкал к тем и другим. Наконец, на губу пришел Подписант, который в знак протеста против сортирной политики по ночам мочился в койку Старшины. Койку Старшины он выбрал по двум причинам: во-первых, Старшина крепко спал; во-вторых, койка его стояла вне поля зрения дневального. Старшина сильно переживал и даже тайно лечился гипнозом от моченедержания. Но однажды он ушел в самоволку, положив под одеяло вместо себя шинели, и Подписанта разоблачили. На губе Подписант сначала устроился среди Левых. После того, как он помочился в сапог Интеллигенту, его выбросили к Правым и он стал неуклонно мочиться в сапоги Патриота. Тот усмотрел в этом козни Уклониста и Мерина. И раскол принял классические в Новейшей Истории формы. Интеллигент сказал, что судя по всему назрели великие перемены, последствия которых общеизвестны.
ВЫСТАВКА
Когда Мазиле предложили принять участие в юбилейной четвертьфинальной выставке бездарностей первого полусреднего возраста, он пришел в неописуемый восторг. Наконец-то! Вот видишь, сказал он Клеветнику, и у нас кое-что сделать можно! Я оптимист! Ну-ну, сказал Клеветник. На отборочную комиссию Мазила представил больше сотни великолепных гравюр. Их все забраковали и попросили принести что-нибудь попроще. В конце концов пропустили одну малюсенькую гравюрку, которую сам Мазила считал неудачной и собирался выкинуть. Приятель Мазилы, заведовавший организацией выставки, поместил гравюрку в самый темный угол за многочисленными работами Художника. Что же ты сделал, обиделся Мазила. Я же еще ни разу не выставлялся, а ты меня засунул подальше с глаз долой. Приятель обиделся, в свою очередь. Да ты, брат, наглец, сказал он. Тебя во всем мире выставляют. А ты еще и тут урвать хочешь! Мазила не нашел, что возразить, и отправился к Ларьку. Там его уже ждали Клеветник и Болтун. Ты, конечно, был прав, сказал он Клеветнику. И это меня убивает. Что убивает, спросил Болтун. То, о чем говорил Клеветник, или то, что Клеветник это предвидел? И то, и другое, сказал Мазила. Наша жизнь такова, что невозможно не предвидеть все до мелочей. Это ужасно.
