— Ваше внимание, Абдулла Саидович, мне приятно, но мы настолько разные… И вера у нас разная, и жанры…
А он отчаянно заламывает руки: влюблен, сударыня! И вероисповедание здесь ни при чем.
— Настойчивость ваша похвальна, — отвечает Богатырская симфония, — Но мне все-таки кажется, что вам разумнее найти спутницу, стоящую ближе по интересам и жанру. Почему бы вам не обратить внимание на поэму «Шахерезада» или ныне вдовствующую «Юмореску» Дворжака? Есть ведь какие-то общепринятые правила, так сказать, устои…
Марш ей снова о любви, которой не прикажешь, а она знай твердит о своем. Вскипела тут в нем восточная кровь, завращал глазами-маслинами, заскрипел зубами сахарными: «Да меня после концерта столько гурий поджидает! Круглый год благовония и живые цветы. Все блага и удовольствия восточноевропейской и даже мировой знаменитости! А ты — уже ТЫ, заметьте! — ты, шякалка, — с презрением к моему чувству? Назло тебе заведу гарем и займусь развратом!»
Тут уж и Симфония не сдержалась. Встала во весь свой исполинский рост, богатырские плечи развернула, швырнула беку подвески и ушла. Он догоняет: «Стой! Забери подарку!»
— Ни за что!
— Последний раз прошу!
— Прочь с дороги!
Схватил гордый обиженный перс свое подношение, открыл окно и швырнул что было силы… До сих пор выплачивает долг равелевскому «Болеро». Говорят, выплатил уже больше половины. А тогда полтора года нигде не показывался, отказывался от фестивалей. Но в разврат не ушел. Лежал на тахте, глядел в потолок и курил анашу, а по ночам плакал. Вот это любовь!
Черный согласился, что дамские чары коварны и непредсказуемы.
— Мало того, — добавил он, — Бывает и наоборот. Слышали, как «Революционный этюд» совершенно развратил доверчивую «Варшавянку»? Ну, об этом как-нибудь при случае поговорим. А теперь-то как? Вдруг нам не повезет?
— Нам и не может повезти, — ответил Бордо, — Мы совершенно забыли одно условие компьютера «Кондзё»: нам обязательно необходимо прозвучать в зале. Иначе возврата не будет.
— Ах, досада! — скривился Черный, — Проклятая машина! Все предусмотрела! Так что же, поворачивать назад?
— Придется.
Путешественники подхватили вещи, повернулись и только сделали несколько шагов, как услышали за спиной:
— Стоять! Иначе стреляю!
— Стоим! Стрелять не надо!
Марши застыли на месте. Выступившая из темноты фигура представилась:
— Майор полиции Ризенкампф! Доложите, кто такие и что делаете в охраняемой зоне?!
Марши представились музыкантами, прибывшими с особой миссией, и выразили свое недоумение: что за охраняемая зона? Почему нельзя?
— Не кажется ли вам, что мы даже знакомы? — стал искать подхода фрак Бордо, — Шесть лет назад, а именно двадцать седьмого июля, я играл у вас на свадебном торжестве.
Майор решил поближе разглядеть загадочных музыкантов, ступил в воду, желая перейти озеро. Но с каждым шагом оно становилось все глубже, и предусмотрительный майор отступил, приказав загадочным музыкантам самим перейти вброд озеро. Музыканты повиновались и ступили в воду, погружаясь с каждым шагом. На середине было чуть выше пояса, однако вышли они из воды совершенно сухими. С майора же стекала вода, брюки вымокли по колено — вокруг полицейского служаки образовалось даже свое маленькое озерцо. Но майору было не до брюк. Он пытался осмыслить все увиденное и услышанное. Не иначе тут подготовлена какая-то авантюра, скорее всего, международная. Нет сомнений. Да и шифровка незатейливая. Персидский марш — это Иран, Богатырская симфония — Россия, Крейцерова соната — немцы, Болеро — французы, Варшавянка — революционные поляки. А во главе, конечно, русские… Там был какой-то Парфен Рогожин. Да, закручено ловко! По всему, надо бы отвести их в отделение и устроить хороший допрос. Но Ризенкампф боялся упустить цепочку. Наверняка связной у них была Клара Ткаллер. Взять бы эту курочку с поличным!
Под пистолетом майор повел диверсантов в зал. Он не замечал, насколько смешон его вид — брюки облепили петушиные ноги, с обшлагов стекала вода. Давно ждал Ризенкампф громкого события, где он мог бы проявить себя бесстрашным опытным сыщиком и утереть нос этому старому рохле полковнику.
Когда Марши вошли в кабинет Ткаллера, там находилась одна Клара. Она отдыхала в кресле, прикрыв глаза рукой с длинными нежными пальчиками и розовыми блестящими ногтями. На спинке стула висел форменный китель майора.
— Ага! Вот мы и снова вместе, шалунья! — вскричал Ризенкампф, совершенно не скрывая своей хищной радости.
Клара отвела протянутую к ней руку и привстала, желая надеть мундир, но майор навел пистолет.
— Согласитесь, даме неловко сидеть неодетой.
— Порядочной даме — да, — с издевкой согласился Ризенкампф, — Но воровке и низкой лгунье… Теперь ты мне ответишь за все!
И майор принялся хохотать, небезопасно жонглируя пистолетом.
— Господин Ризенкампф, — вмешался Свадебный марш, — нельзя ли поделикатнее?
— С ней нельзя! — парировал майор и тут же продолжил: — Что, попались? Надеюсь, не будете отрицать, что вы из одной компании?
— Будем, — с тенью превосходства отклонила обвинения Клара, закурив сигарету, — Я этих господ вижу в первый раз.
— Да-да, конечно, — ерничал Ризенкампф, — Вы не знакомы, никогда не встречались и даже не догадывались друг о друге. Ничего, мы теперь тоже кое-что знаем. И о Богатырской симфонии, и о Персидском марше. И даже… — майор заглянул в блокнот, — даже о Парфене Рогожине.
— Поражена вашими познаниями, — хмыкнула Клара.
— Представь себе, голубушка. Твои штучки не пройдут. Ты еще раскаешься. Это говорю я, майор Ризенкампф.
Клара затушила сигарету, прошлась по майору снизу вверх взглядом, улыбнулась.
— Пойдите умойтесь.
Тут только майор вспомнил, что весь промок в подвале, и увидел на идеальном паркете вокруг себя лужу. Глянул в зеркало — лицо его было перепачкано. А тут еще усмешка Клары, которая привела майора в бешенство.
— Так, — твердо сказал майор, — Быстро раздевайся.
— Здесь? Как это понимать?
— Именно, — постучал майор пистолетом по столу.
— Господин Ризенкампф, — снова не удержался Свадебный марш, — Мы не позволим унижать на наших глазах даму.
— Молчать!
Ризенкампф прошелся по кабинету, глядя то на Клару, то на странных музыкантов. Никто не внушал доверия. Еще и держатся с апломбом. Уродцы. Майор скорчил кислую мину:
— Зачем я вообще с вами церемонюсь? Вот же кнопка сигнализации. Сейчас прибудет полиция, и спокойно начнем разбираться в отделении.
В кабинете повисла тишина. Майор еще раз глянул на себя в зеркало, нахмурился и подошел к красной кнопке.
