— А ты что, был матерью? — выкрикнули из толпы.
— Я? — с надменным достоинством переспросил Гендель, — Я отец четырнадцати детей в четырнадцати странах мира. И горд этим! На следующий фестиваль в этом городе я их обязательно соберу, и они примут участие в моем концерте! Я уверен, что все мои дети — янтарные соловьи!
— А пеликан?
— Глашатай эпохи!
Гендель ораторствовал с таким натиском и упоением, что известный уже красный фонарь ночного кабаре, постепенно бледнея, сделался лимонного цвета.
Генделя с пеликаном повели. За ним тащили Карлика, который не мог простить обиды сержанту Вилли.
— Придешь в отделение — полистай полицейский устав, — громко поучал он, — Прав у вас немало. Можно арестовывать, надевать наручники, пугать дубинкой и стрелять в воздух. Но выбивать из рук мороженое — такого ни в одном уставе нет. Если оно ворованное — конфискуй.
— Шагай-шагай, Казанова, — подталкивал Вилли Карлика.
— Вот сейчас закроешь меня в полиции, побежишь на площадь и купишь. Не было у тебя права выбивать мороженое, не было! Я за него заплатил!
Из толпы Карлику предложили пломбир.
— Я не побирушка. Пусть он сам мне купит. На свои кровные. Вот майор Ризенкампф узнает, он ему задаст выволочку. Будет знать, как маленьких обижать.
Вилли только криво ухмылялся.
Капелла завершала свое выступление Гимном вечному целомудрию, честь сочинения которого принадлежала уже не Шубердту, а старосте-инспектрисе. А Шубердт в это время давал по дороге интервью как основатель капеллы. На вопрос, только ли девственность и искусство объединяет эту капеллу, Шубердт ответил без колебания:
— Нет. Еще жизненная стойкость и полное отсутствие юмора.
Кто есть кто
Когда Ткаллер и Матвей Кувайцев вернулись из переплетной в директорский кабинет, их ожидали непонятные перемены. Клара стояла в странном античном одеянии у окна, у стены располагались двое господ во фраках, посреди кабинета стоял майор Ризенкампф с пистолетом в руке. И взгляд майора, и ствол пистолета мгновенно довели до сведения, что все происходящее — не шутка и разумнее всего вошедшим остановиться в дверях. Что они и сделали. Стоять под пистолетом было, мягко говоря, неуютно. Ткаллер понимал, что в такую тревожную ночь пистолет майора непременно должен быть заряжен, но чем больше он смотрел в зияющую дыру, тем бесспорнее ему казалось, что оружие кто-то разрядил. Более того, Ткаллер чувствовал, что майор об этом даже не догадывается. Может быть, такие мысли посетили Ткаллера потому, что сам он впервые в жизни стоял под пистолетным прицелом. На его глазах никогда никого не убивали, да и вообще не стреляли и даже не угрожали, а к перестрелкам в кино он так привык, что не воспринимал их всерьез.
Кувайцев же с тревогой подумал: «Ну вот и настоящая полиция пожаловала. Прощай, Россия! Понеслась косая в баню. Неужели тюрьма на чужбине? Сырая камера с гороховой баландой, звери-клопы и полное душевное одиночество. И утешительной рюмочки никто не поднесет. Кошмар! Скорей бы уж кончилась эта ночь, а утром, может быть, удастся чудом вырваться и сбежать».
Домой, домой — в мою Россию,
Где воздух свеж и снег пушист!
Впервые в жизни в его голове вдруг стали складываться стихи. «Как Лермонтов! — подумалось Матвею, — Под пистолетом, на Кавказе… Елы-палы, откуда талант?.. Только почему снег? Вроде и осень еще не начиналась… Да и воздух московский не так уж свеж, и снег истоптанный не пушист». И все-таки вспоминалась сейчас Матвею зимняя Москва. Очереди возле винного магазина. Отстоишь, бывало, на двадцатиградусном морозе пару часов, замерзнешь как собака, зуб на зуб не попадает, прибежишь в родной особнячок-коммуналку: один стакашек перцовки, другой — кр-расота! Затем (для усадочки) сладенького розового портвейна — и пошел гулять сугрев по всему телу. Эх, ядрена муха — хороша была жизнь! Домой, домой, к друзьям, в Россию… А с костюмом в театре он выкрутится, в крайнем случае, закажет за свои деньги, эскизы-то наверняка остались… Главное, из этих клещей вырваться. Сдаваться нельзя. Вот им, хрен от локтя! Будут Сретенку помнить!
Покуда Матвей в мыслях давал бой всей городской полиции, майора интересовали лишь два таинственных незнакомца. Бесцеремонно разглядывая их, он гадал: кто же это такие? Тайная государственная служба, работающая под простаков, как они это умеют? Два детектива-любителя, что решили узнать раньше других результаты конкурса, сообщить журналистам и этим снискать славу и деньги? А может, просто бродячие шальные комики, из тех, что понаехали без числа, без счета?
Клара, поправляя на себе портьеру, думала, что эти двое, скорее всего, люди майора — ведь они вместе появились в кабинете. Майор разыгрывает свой убогий сценарий. Зачем? Чтобы скомпрометировать ее и Александра. Удобный случай отомстить: создать шум вокруг срыва фестивального конкурса и тем самым укрепить позиции — свои и полицейской службы.
Ткаллер же сообразил, что эти двое у стены — те самые, о которых говорил Матвей. И по описанию похожи. Когда Матвей рассказывал прерывающимся шепотом о Маршах, у Ткаллера возникли сомнения, не спятил ли в творческом уединении заезжий умелец? Может, галлюцинации? Теперь же, убедившись в реальности видений, Ткаллер подумал, что рассудок Матвея вовсе не поврежден, а эти двое подосланы Союзом с тем, чтобы любой ценой протолкнуть в победители русское — а еще лучше советское! — произведение. Советы всегда отчаянно переживают, если у них перехвачено лидерство: будь оно в космосе, шахматной игре, хоккее или фортепианном конкурсе.
Все выжидали, украдкой поглядывая друг на друга. Матвей покосился на Марши. Похоже, кроме него, никто не знал, кто эти создания. Странно, теперь, в человеческой компании, он их совсем не боялся. Теперь даже если сам черт явится или ангел небесный заговорит блаженным голосом, можно будет пережить это без особых сердечных замираний. К тому же вполне возможно, что это просто авантюристы, бравшие его на пушку. Как говаривала сретенская шпана, ловили дядю на фу-фу.
— Прошу всех оставаться на своих местах, — поиграл пистолетом майор Ризенкампф.
— Господин майор, к чему этот угрожающий тон? — сказал Ткаллер, — Никто никуда не убегает. Клара, что у тебя за наряд? Майор, это вы ее раздели?
— Всю жизнь мечтал! Мы еще будем выяснять, кто кого раздел. А теперь, господин директор, нужно выяснить другое.
Ткаллер подошел к майору и указательным пальцем направил дуло пистолета в потолок.
— Так мы ничего не выясним. Мы люди сугубо мирные. Уберите свой пугач.
Майор раздумывал.
— Уверяю вас, — добавил Ткаллер настойчивее, — Никто никуда не убежит.
— Хочется верить, — ответил майор и медленно спрятал пистолет в кобуру, — Итак, господин директор, вас и вашу супругу я имел честь знать ранее. Прошу стать вас к этой стене. А господ, — майор указал на Марши и на Матвея, — попрошу предъявить документы.
