Свадебный марш, преодолевая некоторую неловкость, произнес:
— Есть одна… Замечательная, единственная… По правде сказать, я давно влюблен в нее. И хотел бы именно ей уступить свое место. Словом, это «Восьмая неоконченная симфония» Франца Шуберта.
— В самом деле замечательно! — обрадовалась Клара, — Первое отделение слегка грустное, романтичное и неутомительное.
С Кларой согласились все, кроме Кувайцева. Пусть найдут у Шуберта что-нибудь законченное. Пусть даже похуже, но законченное. А то Матвея могут в консульстве с пристрастием спросить — зачем переплетал неоконченное?
Сдерживая улыбку, Ткаллер принялся объяснять, что Восьмая симфония двухчастная, потому и названа неоконченной. Шуберт начал было писать третью часть — «Менуэт», но понял, что тот лишний. И в консульстве образованные люди наверняка об этом знают.
Матвей упирался и сомневался, рвался позвонить и посоветоваться и в конце концов добился всеобщего открытого голосования, которое и утвердило Девятую симфонию Бетховена и Восьмую неоконченную Шуберта. Матвей поднял руку последним.
— Господа, тост! — подняла рюмку Клара, — За благородство наших гостей Маршей Си бемоль минор и До мажор!
— Дай бог не последнюю, — крякнул Матвей, — Пронеси, господи!
Ткаллер спустился в библиотеку за партитурами симфоний — одна была очень объемной, другая — в три раза тоньше. И тут опять заартачился Матвей — никак ему не успеть за такое короткое время сделать приличные переплеты. А халтуру он и дома не гнал, а за границей тем более не собирается. Все опешили. Это упрямство походило на прямое издевательство. Простые временные переплеты — все это Матвея не устраивало. Однако он сам предложил единственно возможный выход — выход, который всех окончательно смутил:
— Вот если бы взять переплеты у господ Маршей…
Полное молчание. Ткаллер взял карандаш, принялся чертить какие-то узоры на случайном листке бумаги. Клара закурила. Даже майор не мог поднять глаз и лишь барабанил пальцами по столу и нервно сопел. Лишь Матвей в упор смотрел на Марши, требуя согласия.
— Что ж, если другого выхода нет… — с интонацией «пропадай все!» произнес Траурный, — я готов уступить. Хотя мне и жаль расставаться с переплетом.
— Мне тоже, — поддержал Свадебный, — Но для дам… И для общего дела…
— Вы действительно удивительные создания! — с чувством произнесла Клара.
— Благородно и достойно, — заключил Ризенкампф.
— Ничего, на нашем веку было много переплетов. И еще будут. А нет, так и голенькими посидим-погуляем…
— Я вам потом сделаю. В Москве. Ахнете, — Матвей суетливо засобирался. Нужно было кое-что доработать, добавить на черном красный орнамент и наоборот. Чтобы не было подозрений. Уже в дверях он обернулся на стоящий в углу компьютер: «А как же с ним быть? С „Кондзё“?»
Пропажа Мануэля
Полковник сидел у пульта управления в своем кабинете, и ему поочередно докладывали, что происходит на карнавале. После запуска часов все шло нормально, и вдруг очередной сюрприз: группа полицейских, переодетых в карнавальные костюмы, утратив контроль, так разгулялась, что вызывает всеобщее возмущение. У одного торговца даже бороду подожгли, полагая, что она накладная, карнавальная. А борода-то оказалась настоящей!
— Вот времена! — возмущался полковник, — Своих нужно успокаивать! А все этот Ризенкампф навыдумывал со своей полоумной женой — и исчез. Что там Мэр? — спросил полковник по рации у дежурного по балкону муниципалитета.
— Господин Мэр в восторге. Постоянно повторяет: «Грандиозно! Грандиозно!» Очень сожалеет, что не прибыл президент. Сейчас господину Мэру принесли закусить.
— Закусить! Для полного счастья не хватает этого великого путешественника! Этой официальной куклы — президента! Что же он не приехал? Не иначе приглашен осматривать шедевр архитектуры тринадцатого века — сортир герцогов Савойских! — Сарказм полковника набирал силу.
Тут сержант Вилли доложил, что пришла супруга полковника и принесла пудинг.
— К черту пудинг! — гордо отказался полковник, — Пусть господин Мэр поглощает свой ростбиф, запивая банановым соком. А нам надо разбираться. Часы хоть на башне идут?
Вилли ответил, что идут, и тут же напомнил: надо бы выпустить Генделя с пеликаном — ведь Карлику обещано. Полковник распорядился.
— Благодари своего коротышку, — выпуская пленников, усмехнулся Вилли. И поведал Генделю историю с часами. Сержант теперь весьма сожалел, что крутил малышу ухо и испортил мороженое.
— Где же он?
— В башне. Может, неживой уже. А если живой, передай ему — с меня пять порций.
Гендель по дороге к ратуше угостился бренди в веселом кругу почитателей и сунул в карман плоскую бутылочку. Проходя мимо Мануэля и петухохранителя, озорно махнул рукой. При виде пеликана огненный гребень петуха встал дыбом и затрепетал, но Мануэль тут же брезгливо отвернулся, выражая таким образом свое презрительное «фе».
В башню Генделя не пустили — приказ полковника. До утра — никого!
— Может, он уже умер? — возмущался Гендель.
— Утром узнаем.
— А если жив? Если в темноте сломал ногу и истекает кровью? — Гендель разразился гневной речью. К спасителю города — и такое отношение? Вот тема для независимых журналистов!
Полицейские в конце концов позволили ему подняться, но только с условием — не подходить к часам. Иначе конец и ему, и Карлику, и всем дежурным полицейским! Гендель, подхватив пеликана, полез вверх.
— Эй, фазана-то своего оставь! — кричали полицейские.
— Не доверяю его никогда и никому.
Запыхавшийся Гендель все-таки дотащил пеликана до площадки. Первое, что он увидел в тусклом свете лампочки, — качающаяся махина маятника. На ней болталась ременная петля. Гендель узнал эту петлю — и ему стало страшно. Пеликан тоже проявлял явные признаки страха — щелкал клювом и пятился назад, словно ища, где разбежаться и улететь. Разноцветные лучи, проникавшие с площади, рождали фантастические блики и тени.
— Эй, есть здесь кто? — севшим от тревоги голосом спросил Гендель, — Малыш, где ты?
В дальнем углу послышалось какое-то кряхтение, и вдруг горсть гороха полетела в сторону Генделя.
— Малыш, ты? Это я, твой друг Пауль.
— Знаю, гаденыш, как ты умеешь притворяться! Пауль в полицейском отделении, — Полетела новая горсть гороха.
— Малыш, меня и пеликана выпустили. Спасибо тебе…
Карлик подполз к Генделю на четвереньках. Гендель попытался крепко его обнять.
— Ох, ребра, ребра, голова! Зашиб! Только очнулся… Душно мне, — стонал Карлик.
Друзья с пеликаном выбрались на небольшой балкончик, предназначенный для мытья циферблата. Он был прекрасно освещен. Вся площадь Искусств расстилалась перед ними как на ладони. Сняв со спины банджо, Гендель сказал с восторгом:
