— Почетный гость города — господин президент, — отбивался Мэр.
— Президент у нас — фигура декоративная, — настаивали журналисты, — Его нет в городе и не будет. В конце концов, согласуйте это с ним по телефону.
Однако Мэр отказался беспокоить президента по пустякам. Тем более что до боя часов оставались лишь минуты. Полковник успокоил комиссию: часы сработают исправно. На площади стояла клетка с фальшивым Мануэлем и наскоро загримированным толстым полицейским. Посвященные волновались: закричит лже-Мануэль или нет. Лишь лжеФрансиско был спокоен: под клеткой находилась потайная кнопка. Стоит ее нажать — по прутьям клетки побежит ток и петух так заорет, что слышно будет и за городом. Отрепетировано. В самом деле, за несколько секунд до боя часов петух закричал, запрыгал, и даже когда ударили часы, он все еще кричал. Петух продолжал кричать даже после того, как отключили ток. Не подвели на сей раз и часы: вовремя принятые меры — залог успеха. Так говорил полковник и был прав.
Величавый звон часов поплыл над площадью. Это вызвало новый всплеск криков и аплодисментов. Мэр открыл огромным декоративным ключом входную дверь, оркестр грянул увертюру, и на пороге появился Ткаллер с партитурами, а рядом с ним в своем потешном национальном костюме стоял Матвей Кувайцев. Ткаллер широким жестом поприветствовал собравшихся и пригласил членов комиссии в зал.
Тут снова возникло недоразумение с бурундийцем: до сего времени его поддерживали африканские коллеги, но в зал-то нужно было идти самому! И по лестнице подниматься тоже. Без поддержки же несчастный африканец не мог ступить и двух шагов. После долгих препирательств бурундийца взвалил на плечо Матвей и понес по лестнице, стараясь не обгонять членов Почетной комиссии.
— Хорошо еще, что ты легок, как воробышек, — бормотал Матвей, — Только не вздумай сдавать не переваренные продукты на дорогие ковры.
Ткаллер развлекал журналистов историей о том, как во временном уединении он кормил двух мышек кусочками сыра и размышлял о том, что только в изоляции понимаешь, как великолепна жизнь. Нужно лишь посидеть в четырех стенах.
— Именно! — согласился Мэр, — Старость, я вам скажу, тоже своеобразная стена. Чувства притупляются. Но если притупляются чувства, то хоть разумом нужно понимать, какое благо — земное существование. Вы согласны, пастор?
Пастор Клаубер согласился кивком, хотя было заметно, что его что-то тревожит: он сидел на стуле неспокойно, странно-настороженным взглядом обводя кабинет. Ткаллер чувствовал себя в западне: придется думать одно, говорить другое, делать третье. Ничего, не в первый раз. Предложил комиссии большой термос с крепким кофе — все пили с удовольствием, кроме спящего на диване бурундийца. Но, как бы выразился Кувайцев, как веревочку ни вить, а кончику быть. Ткаллер взял в руки партитуры:
— Уважаемые члены комиссии! Господа! Мне выпала чрезвычайно почетная миссия сообщить вам, что самыми значительными, совершенными, необходимыми, а потому и часто исполняемыми произведениями признаны… — Ткаллер сделал короткую паузу, — Первое: Людвиг ван Бетховен, Симфония номер девять ре минор для оркестра и хора.
— Боже мой! — поднял руки дирижер, будто перед оркестром, — Поздравляю вас! И вы… поздравьте меня! Я мечтал, господа, мечтал! — Маэстро кинулся к Кураноскэ с рукопожатиями. — Удивительная ваша машина! Я уже сейчас готов подписаться, чтобы ей поставили памятник. Может, это будет первый памятник компьютеру на земле.
Услышав о памятнике, всегда спокойный японец вздрогнул.
— А я еще сомневался, не получит ли первенство какой-нибудь популярный мотивчик, пьеска, которой неловко будет и концерт открывать. А вы ответили абсолютно спокойно и уверенно, что «Кондзё» взвесит и учтет абсолютно все, — продолжал восхищенный дирижер.
— Следующее произведение, — провозгласил Ткаллер, — Франц Иосиф Шуберт, Симфония номер восемь, си минор, «Неоконченная»…
Мэр, полковник и все остальные смотрели на дирижера — все-таки знаток.
— И это великолепно! — воскликнул дирижер, — Господа! Вас и всех гостей города ждет отличная программа!
Дирижер принялся жать руки всем, даже спящему бурундийцу. Он взял у Ткаллера партитуру, открыл, начал дирижировать, напевая и поясняя, как будет звучать «Неоконченная» в его трактовке:
— Лирика и тревога вступают в единоборство! Как это звучало у великого Караяна! Наши дирижеры тоже исполняли прекрасно, но несколько суетливо. Чуть-чуть сдержать, ибо именно в этом громадный смысл. Не суетиться ни в коем случае. Ведь у Шуберта в партитуре аллегро модерато… О, какой подарок! Какой подарок преподнес нам этот компьютер! Истинно великое изобретение! — Дирижер обхватил «Кондзё» обеими руками, — Ему нельзя пожать руку, но можно обнять. Но где же прочитать названия? Я хочу сам убедиться и быстрее начать репетировать!
Дирижер виртуозно сорвал чехол с монитора, но экран не горел. Дирижер повернулся к Кураноскэ. Тот подошел, нажал нужную кнопку и, не вглядываясь, отошел. Дирижер вытянул шею и, не шелохнувшись, молча изучал дисплей. Протер глаза, снова принялся читать.
— Или я ошалел от радости, или здесь какой-то японский фокус. Послушайте: Карл Мария фон Вебер. Двести сорок шестая симфония для челесты, ударных и виолончели. Опус сорок… дробь… Да что же это? У Вебера никогда не было такой симфонии. Их вообще у него мало, и исполняют их редко. А второй номер — полная чепуха! «Искатели жемчуга» — это опера Бизе, а не какого-то там Амадея опять-таки почему-то Вебера! И никакой токкаты там нет! Тогда в операх никакими токкатами и не пахло!
Члены комиссии в недоумении уставились на дисплей.
К Ткаллеру обратился побагровевший Мэр:
— Что такое? Господин Ткаллер, в чем дело? Где грандиозные симфонии?
— В партитурах, — Ткаллер показал партитуры.
— Но там, в компьютере… все другое…
— Спросите у господина Кураноскэ. Он ведь все гарантировал.
— Я и сейчас гарантирую, — Японец развернул машину, — Компьютер испорчен после того, как был показан совершенно другой результат. Значительная разница знаков на счетчике. Были нарушены пломбы, кстати, очень грубо и неумело, снята задняя панель.
Кувайцев был в полной растерянности. «Не зевай, Фомка, на то и ярмарка!» — нужно выкручиваться. Его поддерживало лишь то, что Ткаллер сохранял полное спокойствие.
— Да, вы совершенно правы, — обратился директор к Кураноскэ, — Взлом неумелый. Не запасся, видите ли, специальными приспособлениями. Пришлось орудовать не самым изысканным способом.
— Господа! — суетился дирижер, — Да что же это такое? Выходит, мы низко обмануты? Зачем?
К директору зала подошел Келлер.
— Я не записал данных о «Неоконченной симфонии». В каком году написана, когда исполнялась здесь?
— Это уже не важно, — отрезал полковник.
— Для меня очень важно, я должен кое-что записать, — приставал Келлер.
