Запыхавшийся администратор сообщил, что у центрального входа назревает скандал. Шум подняли журналисты: они провели общественный опрос и вновь пришли к выводу — обман! Обман! Симфонии никак нельзя отнести к часто исполняемым.
Ткаллер спустился к центральному входу. Члены комиссии выкручивались, как могли. Мэр все больше упирал на бессонную ночь, которая и породила некоторые расхождения в ответах. Вопросы становились все злее и определеннее. Неизвестно, чем бы все это окончилось, если бы вдруг рядом с комиссией не возник Режиссер в твидовом костюме.
— Странно все это слушать, уважаемые! — громко произнес он, представившись режиссером концерта, — Величие этих произведений ни у кого не вызывает сомнений. В их значительности, повторяю — значительности, вы скоро убедитесь. Сбой в работе компьютера объясняется довольно просто: прошедшая ночь была неблагоприятна по геофизическим факторам. Были зафиксированы локальные возмущения — вспомните неожиданную грозу. Вот электронная система и среагировала. Поэтому предлагаю открыть зал со всеми задуманными церемониями и начать концерт!
Вроде бы ничего особенного Режиссер не сказал, но речь его почему-то убедила и публику, и журналистов. Мэр подал знак — грянул духовой оркестр. Почетное право войти первым предоставили красавице Кэтрин Лоуренс и Мэру, о чем он во всеуслышание и объявил. Мэру поднесли позолоченные ножницы, он надрезал свою половину алой ленты, помог сделать это юной Кэтрин — и вручил алые памятные лоскутки Ткаллеру и Режиссеру. Ткаллер рассеянно сунул ленточку в карман фрака — и тут Мэр со смехом подхватил под локотки одной рукой директора, другой — Режиссера, и так втроем они вошли под своды «Элизиума».
«Как ловко и виртуозно они переиграли меня!» — Ткаллер молча наблюдал, как Мэр и Режиссер раскланиваются с публикой, пожимают руки, отвечают на вопросы. Директор остановился возле окна. Разноликая площадь жила фестивалем. Сколько желающих пробиться к входу! Неужели это истинные почитатели? Или у людей есть потребность время от времени собираться в толпу? И таким образом получать радость? Люди находят удовольствия там, где считают нужным. Почему же он не получает этого столь желаемого удовольствия? Что мешает? Его тайна? Неужели он перешел черту, за которой удовольствий уже нет?
Однако надо было встречать Клару.
У дверей общее внимание привлекали Пауль Гендель Второй с пеликаном и Карликом.
— Сочувствую, но ни с птицами, ни с собаками, ни с гусями вас в зал не пустим… Единственно, можете осторожно пронести в кармане жаворонка, — говорил Генделю билетер.
— Но ведь у нас дуэт! — горячился Пауль Гендель, — Пеликан — замечательный артист! Прошедшей ночью он покорил весь город!
— Знаю, знаю, — соглашался билетер, — Но поймите и нас. А если бы у вас цирковой номер был с лошадью? Или с табуном лошадей?
— Прекратите издевательство! Я требую нас пропустить! — уже выходил из себя Пауль Гендель, — Мы с ним никогда не расстаемся. Даже в баню ходим вместе.
Тут проходил полковник с супругой. Он был в хорошем настроении: журналисты поутихли, порядок на площади был обеспечен.
— А, господин маэстро Гендель Двадцать Второй! — поприветствовал артиста полковник, — Опять шумите?
— Снова преграды. Грозятся в полицию отвести.
— Мы его и так трижды за ночь арестовывали, — улыбался полковник.
— Господин полковник! — вклинился Карлик, — И меня не пускают. Нет билета. А я специально для вечера раздобыл фрак. Представляете, на мою фигуру раздобыть фрак?
— О, это вообще спаситель города и праздника, — пояснял подошедшему Ткаллеру полковник, — Рискуя жизнью, он запустил маятник часов, которому, черт побери, вздумалось остановиться перед самым карнавалом. Господин директор, прошу вас всячески посодействовать.
После некоторых переговоров всем троим выделили места во втором ряду балкона. Но Карлик остался недоволен: что он может увидеть с балкона? Да и пеликану будет неудобно. И тут полковник проявил истинное сочувствие и благородство. Заметьте, в присутствии своей супруги. Первый ряд балкона был предназначен для дежурных полицейских. Полковник распорядился троих полицейских из первого ряда пересадить во второй, артистам же написал собственноручно на билетах, что они могут занять служебные места.
Ткаллер опять вернулся к главному входу. Журналисты окружили Кэтрин Лоуренс и ее счастливого жениха, которому уже успели дать кличку «сладенький». Пылая румянцем, он взахлеб рассказывал о предстоящей свадьбе и свадебном путешествии. В конце путешествия они облетят экватор.
— Я мечтаю, чтобы ты пела над экватором! Симфонию нашей любви! Ты самая обольстительная женщина в мире. Ты моя Ава Гарднер!
Из толпы за Кэтрин пристально наблюдал молодой человек. Это был племянник Мэра, преуспевающий торговец ликерами. Изредка взгляды Кэтрин и племянника встречались, но никто этого не замечал. Счастливый жених тем более.
У главного входа появилась Мария Керрюшо. Рядом с ней — подвыпивший художник в помятой черной шляпе, нелепо сидевшей на его лохматой голове. Художник пропустил свою даму вперед и с важным видом подал билеты. Билетеру сразу не понравился вид этой подозрительной четы. Он внимательнейшим образом оглядел их сверху вниз, затем взглянул на билеты — и вдруг разорвал их на четыре части.
— В чем дело? — строго и даже грозно спросила Мария.
— Назад, мадам, назад.
— Как? Почему?
— Вы что, считаете меня идиотом? Это размалеванные картонки, а не билеты! Отойдите от прохода, — И билетер не слишком вежливо стал отгонять подозрительную пару.
— Руки! — возмущалась Мария, — Тебе в дешевом кабаке стоять ночным вышибалой!
— Быстро-быстро, — поторапливал билетер.
Опасаясь полиции, художник и Мария отошли в сторону.
— Надоело! — с упреком сказала Мария, — Одну меня отовсюду выставляли, вот теперь и с тобой тоже. А вот если бы со мной был Анатоль… О, нас везде бы принимали с почетом!
Художник лишь поморщился:
— Слышали. Старая песня.
Мария, горестно раскачиваясь, принялась упрекать и жаловаться. Им нигде нет места. Как это ужасно. Потом накинулась на спутника. Он плохой художник. Не мог билет даже как следует нарисовать. И портреты он рисует такие, что смываются обыкновенной водой.
Тут уж художник был задет. Он смял свою шляпу, кинул в сторону.
— Запомни, — сказал он, грозя пальцем, — Ни один художник не будет копировать какой-то дрянной билет. Я проявил фантазию! Я там все отразил! Я создал настоящие билеты, достойные такого замечательного фестиваля и концерта!
— Почему же нас прогнали? — не могла понять Мария.
— Потому что оценить талант могут единицы.
— Нас просто не понимают! — согласилась Мария, — Но мы привыкли, обижаться не будем. Они не виноваты, что такими уродились. Пойдем… Только куда? — Мария подала художнику шляпу.
