Опускаю просто неприличный хохот и на палубе, где остались мои ноги в босоножках ручной работы, и гомерический смех внутри, где, обреченно сложив руки на животе, валялась остальная я. Подняли меня, конечно… Я сбежала в салон для пассажиров и там до самой Одессы сидела тихо, как мышка, смахивая слезы и сокрушаясь, что я такая неудачница… И что в меня из-за моих способностей абсолютно невозможно влюбиться.
Так и хожу по планете. Нелюбимая. Нет, наверное, влюбиться в меня все-таки можно. Но любить меня всю жизнь уже потом — это надо быть очень мужественным и закаленным человеком. Потому что жить со мной — одно беспокойство и море усилий. Но зато такого таланта, как у меня, нет почти ни у кого: любое событие превращать в происшествие. Вот…
Не покидай меня, Дзундза!
Однажды мы выдавали замуж мою старшую сестру Лину. Это случилось абсолютно неожиданно. Из другого города ездил к нашей Линке ее друг Аркаша со звонкой фамилией Дзундза. Он звонил из автомата: мол, я приехал, выходи. А к нам домой прийти — ужас! — он так стеснялся. А мама приглашала, мы же все хотели посмотреть на Линкиного Дзундзу. Мама говорила: «Познакомь нас! Ты что, — подозревала мама, — ты что, нас стесняешься?» А папа добавлял, что мы же — интеллигентная семья. Благодаря маме. И что он, Дзундза Аркадий, еще будет этим гордиться. Да-да… да-да…
И был как-то осенью дождик. И холодно. Линка простудилась. Тут вдруг телефонный звонок: Дзундза. Лина ему говорит — дождик, холодно. И, с одной стороны, она хотела бы видеть Аркашу, а с другой стороны — ее мама не пускает, потому что температура. А Дзундза растерялся: к нам зайти боится — что же делать? И Лина наша пошутила, умная: «Тогда уже женись!»
Пошутила и забыла. А Дзундза расценил это как приказ. Через неделю он неожиданно позвонил. Но не по телефону, а в нашу дверь. Линка вся в мыле — она Каролину, собаку нашу, купала — открыла… И стоял там Дундза, такой торжественный-сияющий-праздничный, с букетом и двумя родителями — мамой и папой Дзундзами.
Мы, конечно, были в ужасе. Мы ведь ни сном ни духом. Линка возилась с Каролиной. Я на кухне чистила клетку, где жил волнистый попугайчик Терентий, мама мыла посуду после обеда, а папа, как всегда, пел свою любимую песню про «я могла бы побежать за поворот, только гордость не дает» и налаживал удочки на зимнюю рыбалку. И так под папино пение мы мирно переругивались на тему: почему все в доме должна делать именно мама, — и у каждого был свой аргумент. У Линки — собака, у меня — попугай, у папы — песня. И вот нагрянули Дзундзы…
Сначала я даже обрадовалась. Наконец-то мы увидим Линкиного избранника. Ой! Он оказался такой симпатичный, такой застенчивый, что сразу уронил в прихожей большой керамический горшок с деревом алоэ. И алоэ шлепнулось на пол, и мокрая наша собака Каролина собрала на себя всю вывалившуюся из горшка землю. И попугай наш Терентий заорал: «Подсекай!» Мы все выбежали в прихожую и толкались там, от неловкости дотаптывая бедное, похрустывающее под нашими ногами алоэ. Мама Дзундза была в красном пальто, огромная, как гренадер. А папа, наоборот, мелкий и с усами. Мама Дзундза басом сказала стишок, что у нас товар — у них купец. И подмигнула, вручив маме коробку с тортом. И все остальные неловко захихикали, умиленно наклоняя головы то к правому, то к левому плечу. Гостей повели в дом. Мама Дзундза топала громко и уверенно — бух-бух! — большими, как у пожарного, ногами, папа же Дзундза передвигался суетливыми перебежками — топ-топ-топ, топ-топ-топ — как муравей, стараясь никому не мешать и не привлекать внимания.
И тогда я поняла, что Аркаша — в папу. И это мне очень понравилось.
Через несколько минут мы все ошалели еще больше, потому что выяснилось, что Дзундзы к нам приехали почти навсегда. Ну то есть с ночевкой. Положение, как всегда в нашей семье, спасла мама. Ну как она придумывает мгновенно такие слова, как она умеет все смягчить — недаром папа гордится, что у нашей мамы голубая кровь! А в нас с Линкой мамина интеллигентность вымерла еще в детском саду. (Так всегда добавляет папа.) Мама привела Аркашу и Аркашиных родителей поселиться в нашу с Линой комнату, где папа за минуту до этого разбирал удочки и орал песню про девичью гордость. Аркаша, как только вошел, конечно, сразу зацепился за рыболовный крючок и, пытаясь выбраться, закрутил на себя половину очень ценной папиной лески, заодно затянув в круговорот и своего папу Дзундзу. Так они вертелись, пыхтели, стыдливо улыбаясь, кланяясь и извиняясь, пока папа не схватил острый нож и под визг особо слабонервных — то есть меня — разрубил узел и выпустил Дзундз на свободу. Мама и Лина побежали на кухню готовить ужин, Аркаша вызвался им помогать, а мы с папой плотно сели в комнате с гостями, потому что надо же кому-то выяснить, в какую семью Линка замуж идет.
Оказалось, в ужасную: папа Дзундза работал дантистом, а мама Дзундза преподавала математику в школе. (Как я ненавидела зубных врачей и математику!) И если папа Дзундза молчал, то мама Дзундза разошлась, обнаружив свежего слушателя — моего папу, и убеждала, что у нее математику знают все. И потом, когда она сказала, что даже в «пьятом классе дети высчитывают семенерку в четыренадцатой степени», я под видом «сейчас-сейчас» побежала на кухню шептать Лине про «семенерку в четыренадцатой степени», но там было не до меня. Там бинтовали Дзундзу-младшего. Аркаша успел залезть в клетку к Терентию, нашему попугаю, и тот больно, до крови, укусил Аркашу за палец. И чего полез? Наш попугай на тот период был влюблен в колокольчик. Обычный такой рыбацкий колокольчик — наш папа ему подвесил для развлечения. А что удивительного? Я, например, читала о том, как гусь ухаживал за садовой лейкой, и сама лично была знакома с индюком, очарованным старой пуховой подушкой. Такой был изумительной красоты индюк с гордым профилем ацтека… А Терентий оказывал знаки внимания колокольчику, кормил его зерном, изюмом, пел ему песенки и любовался возлюбленной(ным?), склонив набок свою буйную головушку. Кстати, у нашего попугая была еще одна страсть, из-за которой мы закрывали Терентия в клетке не только на задвижечку — он ее легко открывал, — но и на прищепку. Дело в том, что Терентий обожал сидеть в теплом картофельном пюре. В центре тарелки. И если вдруг клетку забывали закрыть, Терентий во время нашего обеда вылетал и купался в чьем-нибудь пюре, заедая купание котлеткой и овощами.
В тот день, когда Дзундзы приехали сватать нашу Лину, на ужин, как назло, готовили картофельное пюре. Естественно, в суете, бинтуя Аркашу, накрывая на стол, попутно отпихивая вывалянную в земле все еще мокрую Каролину, забыли прищепить Терентия. Он возился недолго, чтобы открыть свою клетку, — ровно столько, чтобы пюре чуть-чуть остыло. Терентий вылетел как раз тогда, когда опрокинули третью рюмочку за родителей и чтоб был мир во всем мире, и мама разложила по тарелкам горячее — фрикадельки и картофельное пюре. Никто не заметил, как Терентий летает над столом, примериваясь, — он же маленький. Мамы обсуждали варианты свадебного меню, Аркаша беседовал с Линой, папа вдохновенно рассказывал папе Дзундзе, какая рыба на что клюет. Терентия засекла только я, но поздно… Попугай со всего размаху бухнулся пузом прямо в центр тарелки папы Дзундзы. Тот, вежливо кивая моему папе, обнаружил непрошеного гостя и сначала пытался незаметно вилкой спихнуть попугая. Но Терентий же не муха. У него вообще наш семейный характер: он не только настойчив, но и жизнелюбив. И тогда старший Дзундза смирился и наперегонки с попугаем стал поглощать салат и фрикадельки. Я завороженно следила, кому же больше достанется… Болела за Дзундзу — он явно проигрывал. У Терентия всегда был отменный аппетит. Наконец попугай наелся и, пригревшись в остатках пюре, вздремнул под разговоры. И Дзундза-папа аккуратно доел, что осталось, деликатно возя вилочкой вокруг картофельного островка, где сидел осоловевший Терентий. К тому времени его увидели уже все, но, к моему удивлению, мама Дзундза, хоть и была учителем математики, искренне всплеснула ладонями и ахнула басом: «Какая прелесть!» Наша мама сидела с бледным вытянутым лицом и делала мне страшные глаза, чтоб я водворила Терентия в клетку.
