И хозяин кота смеется, мол, соседи вышли на балкон, а рыбы-то и нету. И они – гы-гы! – в небо смотрят, совещаются, то ли улетела рыба, то ли орел унес… А это наш котик постарался. Гы-гы…
– А вы – что? – Мы в ужасе, люди рыбу купили, фаршировать, может, гостей ждали…
– А что мы? Почистили, поджарили и съели. И котику, конечно, дали. Кормильцу нашему.
Смотрим, Скрябин как-то нахмурилась, отошла, в угол села и задумалась. У нее такая манера – когда чем-то недовольна, сядет и смотрит в одну точку. И сопит. А усы сразу врастопырку, как у кота Базилио в кино.
Ну мы и сами не рады – зачем нам такое вороватое. Ну чтобы разговор поддержать, спрашиваем: мол, а зовут-то кота как?
– А! Гы-гы! – говорит хозяин. – Его по паспорту, значит, Геракыл зовут, так мы его купили, с таким именем, Геракыл. Но теща моя неправильно паспорт прочитала, по слогам моя теща читает, полуграмотная она. Так оно и получилося – Геракыл. Так оно ж и подходит ему, эт имьячко – он Геракыл и есть. Гы-гы-гы.
Тут вот Скрябин поднялась и пошла на гостей пружинистой сдержанной походкой, глядя хозяину Геракла в переносицу…
– Э! Э! Че это она? Че эт?
Короче, ушли они, покусанные и поцарапанные.
10
Раннее утро. Март. Весна. Но за окном все еще простуженно шмыгает, чавкает, шлепает, кашляет и чмокает постылая зима.
Кошка Скрябин неподвижно сидит на подоконнике между нежной орхидеей и ветхим опытным, мудрым, повидавшим на своем веку кактусом.
Орхидея трепещет и волнуется, кактус скептически наблюдает и подремывает.
Жалко мне ее, Скрябин. По маме – она дикая кошка, фелициус-фелициус, а по папе… С папой сложно.
Котятам, когда они прозрели, сказали, что их папа – прославленный кот капитана дальнего плавания. Хотя нет – вроде говорили, что их папа – прославленный кот летчика-испытателя. Им сказали, что их папа бесстрашный, отважный и стоит на рубежах нашей отчизны, и сторожит, чтоб враг не пролез и чтоб котята мирно спали, что он далеко.
Короче. Безотцовщина она, наша Скрябин, чего уж там. Безотцовщина из многодетной семьи.
Поэтому педагогически запущена, детские психические травмы, характер сволочной. По любому поводу кидается и кусает не на шутку.
Но мама моя в ней души не чает. И кошка Скрябин это очень хорошо понимает. Эта парочка, эти двое – женщина и кошка – нежно привязаны друг к другу. Они припрятывают друг для друга вкусные кусочки. Мама оставляет Скрябин йогурт со злаками, фруктами и отрубями. А Скрябин, например, вчера залезла в кухонный шкафчик и сбросила маме вниз шоколадку. Наблюдала сверху, караулила, пока мама ее не подобрала и не сказала ей: «Спасибо». Потом уже с довольной мордой спрыгнула вниз. Но иногда они ссорятся и даже дерутся, не делая скидки на то, что Скрябин – кошка, а мама – нет.
Я сижу в своей бывшей детской с ноутбуком на коленях. А мимо – мне видно в открытую дверь – тянется процессия: впереди ступает мама, следом за ней след в след тащится Скряба. В зубах она держит своего потрепанного фетрового краба, за ним тянется удочка на толстой леске. (Мы ее не отрезаем, чтобы краб не потерялся.)
Потом все в том же порядке чинно шествуют в обратную сторону – мама, Скрябин, краб, удочка.
Мама иногда останавливается в проеме двери, что-то спросить или ответить на мой вопрос, кошка Скрябин тоже останавливается, тоже поворачивает голову, и у нее такое же выражение лица в тот момент, как и у мамы.
Каждый вечер, прежде чем лечь спать, Скряба мурлыкает мелко, нежно, как колокольчик, – ищет краба, чтобы сводить его на горшок, покормить и уложить спать. Мы тоже его ищем всем домом, потому что знаем: никто не сможет спать, пока ребенок Скрябин не уляжется рядом с ней почивать.
Иногда Скрябин забирается в стиральную машину – надо быть внимательной, предупреждает меня мама, иногда вдруг выныривает на балкон и оттуда орет не своим голосом, не привыкшая к морозу; иногда просто сидит на ковре в гостиной в полной прострации, сливаясь с ним в сумерках. И мы через гостиную ходим осторожно, как по минному полю, – чтобы случайно не наступить на ее хвостик.
Словом, так: наша кошка Скрябин стала полноправным членом нашей семьи. В нашем доме она – там, где трудно. Чтобы сделать еще трудней. Но зато интересней.
11
Кошка Скрябин делит мир на котов и людей.
Она – кот. Ее краб – кот. Мартын, неудавшийся жених, который ее прокатил, отказал в дружбе, нежности и покровительстве, – кот. Коварный, гадкий, балованный, прекрасный, мрррр… любимый, любииимый… Да, он тоже кот. Я – кот. Потому что я с ней играю и ей мяукаю. Мур-Мон-Амур, западносибирская лайка, – большой противный глупый кот, с ним тоже можно играть и настучать ему в бубен.
То-что-за-окном – ветер, дождь, воробьи, голуби, ветки деревьев и виноградная лоза, – коты. Незнакомые загадочные коты.
Люди – мама. Самый дорогой человек. Кормит, поит, жалеет, терпит все. Ветеринар Серафим. Он… да ну его… лезет повсюду бесцеремонно.
Ну и все.
Сегодня у Скрябин было горе – человек мама от нее ушла. В магазин. На десять минут. Кошка сидела у входной двери и рыдала. Мало того, она приволокла своего ребенка, котенка – красного краба, и рассказывала ему в лицах, какие коварные люди – ты им все, а они уходят.
Но тут мама вернулась. Скряба бегала за ней и приговаривала: «А я так и знала, что ты ненадолго ушла, а я знала, я и не плакала совсем, что ты меня бросила. Давай, садись быстрей в кресло. А я сяду тебе на колени и буду тебя обнимать, ты моя самая дорогая человек».
12
У Скрябин стальные нервы. Она может спать под играющий «Славянку» сводный духовой оркестр пожарных команд нашей области, практически между барабанами и тарелками, легко. Она вообще любит спать. И спит аппетитно, растекшись мехом по поверхности, иногда и так и эдак распластавшись, иногда вывернувшись, развалив по сторонам все лапы, уши, крылья, животы и хвосты.
Но однажды вдруг Скрябин потеряла покой и сон.
Влюбилась? Нет.
«Пришла пора»? Не похоже.
Это было совсем другое.
В соседней квартире родились котята. Как Скрябин узнала? По каким таким признакам – нам неведомо. Но теперь Скрябин все свободное время просиживала у входной двери, чтобы при случае проскочить и попасть в соседнюю квартиру.
В силу вполне объяснимого увлечения хозяина квартиры молдавскими винами и ностальгической тоски по хмельной и щедрой на дешевый молдавский алкоголь юности, котят назвали Мадера, Вермут, Фетяска, а самого мелкого, угольно-черного, – Негру-де-Пуркарь.
Кошка-мать сразу же загуляла опять, беспечно бросив детей «напрызволяще», как сообщил сосед, который сокрушался, что все женщины в его квартире… на одно лицо, все шалопутные: и жена, и теща, и дочка-прогульщица, и кошка туда же. Конечно, он по-другому говорил, даже орал.
