У духов обиды не было такого заступника. Видно, сами оказались грешны перед Манги, потому бросились бежать, забыв про месть.
Убегая, духи кричали Мэбэту:
— Не радуйся, не радуйся! Таких как мы впереди много, много, много…
Три волчьих чума
Из белой пелены возникла стая серых призраков и бежала вдали мерным неторопливым бегом, не приближаясь к человеку и псу.
— Кто они? — спросил Мэбэт.
— Не знаю, — ответил Войпель. — Вижу только — волки. Или похожи на волков.
Останавливался Мэбэт — останавливалась стая. Шли — и стая шла. От непрерывной ходьбы тяжестью налились ноги любимца божьего. Он давно потерял счет времени своего пути, потому что не было на Тропе дня и ночи, восхода и заката, солнца, луны, звезд и небесных мерцаний…
Зрела в Мэбэте тревога. Весь путь держал он пальму наготове и Войпель не отрывал глаз от врага, но враг не нападал. Тревога эта мутила Мэбэта больше, чем усталость. Поначалу терпеть помогала надежда на нечаянную удачу — дойти до пределов чума, ничего не утратив и не вступая в схватку. Но пределов не было, и тревога тяжелела. Мэбэт остановился и спросил у Войпеля:
— Ты видишь, где кончается этот чум?
Войпель помедлил и ответил со вздохом:
— Он уже кончился.
— Почему же ты не сказал мне?
— Прости, хозяин, — Войпель опять вздохнул виновато. — Граница была такой незаметной, что я решил будто мне померещилось. Или от ходьбы устал, или старый стал — выгонять пора… Но теперь понимаю: граница была, мы ее прошли и теперь в другом чуме. Что это за чум — не знаю, и духи эти мне незнакомы.
— Почему они не нападают? — спросил Мэбэт.
— По виду они волки, и охота у них волчья. Рысь, спрятавшись в ветвях, прыгает на добычу и убивает быстро. Медведь ударом лапы перешибает хребет. Но волки, коль добыча велика для каждого из стаи, гонят ее небыстрым бегом до тех пор, пока от усталости не задрожат ее ноги. Сам это знаешь… Увидит стая — сохатый совсем ослаб и не может копыто поднять, чтобы ударить — тогда нападают и растаскивают на куски. Верно, того же часа ждут и эти духи. Они не нападут, пока видят, что ноги наши хоть и небыстрые, но твердые. Ты — большая добыча для них.
— Тогда мы сами нападем, — решительно сказал Мэбэт.
— Не стоило бы этого делать, — проговорил пес, но хозяин его будто не слышал. Подняв оружие, он шел туда, где расплылось серое пятно. Тяжело и покорно Войпель побежал за Мэбэтом.
Ярость зажглась и распалила сердце любимца божьего, он двигался все быстрее, перешел на бег и скоро уже различал Мэбэт очертания острых морд — только были они короче, чем у земных волков.
Войпель и Мэбэт приближались все быстрее — и вдруг в стае прекратилось движение. Серое пятно замерло, покрылось множеством торчащих, настороженных ушей. Когда человек и пес подошли совсем близко — казалось, можно метнуть пальму и попасть — волки поднялась и, не спеша, затрусили вдаль. От этого бегства воспрянул Мэбэт, забыл об усталости.
— Они убегают, они боятся — догоним!
— Не стоило бы… — прохрипел Войпель, но хозяин опять не услышал его.
Так и не догнал Мэбэт серое пятно: видел перед собой — и не догнал. Устал, сел на снег — и тут же остановилась и села стая, оставаясь в прежнем отдалении.
— Пойдем обратно, хозяин, — сказал Войпель, — мы слишком удалились от Тропы. Нам не догнать этих духов. Чует мой нос — нам не уйти от них. Пойдем искать границу.
— Правда твоя, — согласился Мэбэт. — Пойдем искать… Пусть чего-нибудь случится. Так будет лучше.
— Так будет легче.
— Твоя правда…
То была не одна стая, а три — духов Тоски, Отчаянья и Страха.
Каждая из них обитала в своем чуме, но все их невидимые жилища слились как бы в одно пространство, разделенное едва заметными границами, ибо тоска, отчаянье и страх всегда рядом. Они рождают друг друга, вырастают друг из друга и походят друг на друга, как волк на волка. Они живут и охотятся по-волчьи: одних заманивают в западни, других берут на измор. Всякому человеку известна их охота — стаей духи ведут человека от времени, когда едва начнет крепнуть его разум, до самой могилы: гонят его, и, если обессилит человек, разрывают на куски.
Никто не знает, откуда взялись эти духи и лишь немногим людям выпадает счастье ни разу не встретиться с ними. К любимцу божьему за все время его земной жизни стая не приблизилась ни разу и теперь хотела получить свое. Плоти и жизни Мэбэта хотела стая.
Но здесь на Тропе человек и пес видели в них только волков, и ждали от стаи духов того же, чего ждут от стаи земной.
Духи трех волчьих чумов сломили Мэбэта. Когда невыносим стал бег, ноги одеревенели и уже едва держали тело любимца божьего, стая остановилась и взвыла. Этот вой вытягивал душу из Мэбэта, будто через полый стебель, высасывал из него кровь. Таял Мэбэт, как снег под солнцем, убывал, как убывает вода в дырявом туесе, корчился, гнулся, оседал, как оседает и валится тело из которого вынули кости…
Ни ярости, ни злости, ни прежней надежды в нем не осталось, и сил поднять пальму уже не было. Упал Мэбэт — и уже не думал о Тропе, семье, о подаренной жизни, ни о чем не думал, ничего не видел и не чувствовал, кроме своего страдания. Хотелось ему выть так же, как воет стая. Он пробовал закричать, но ослабшая грудь выталкивала из горла сухой, неслышимый звук. Язык сделался сухой колотушкой, корча пошла по телу и рука сама вырвала из-за ворота связку подаренных годов и швырнула на снег.
Как только рассталась рука со связкой — прекратился вой.
Боль не ушла из Мэбэта, но в нем появилась сила, чтобы встать и идти. Он встал и пошел, как полумертвый, сам не зная куда. Войпель подхватил связку, чтобы вернуть хозяину, но только коснулись подаренные годы руки Мэбэта — снова поднялся вой и снова упал любимец божий.
Пес пробовал засунуть связку под ворот малицы, но Мэбэт отбивался, как мог, извивался гадом, лицом буровил снег и рот его исторгал безголосый крик:
— Убери их, пес… убери проклятое дерево… не подходи, пес, будь ты проклят, не подходи с этим деревом…
Подаренные годы стали мучением для Мэбэта, как сама жизнь есть мучение для того, кого изъела тоска, истерзал страх и придавило отчаяние.
Мэбэт уже не кричал — он лежал на снегу и не хотел вставать. И тут три волка отделились от стаи и побежали к нему.
— Они идут за подаренной жизнью, — догадался Войпель и поддел связку зубами. — Пусть попробуют взять. На земле я рвал волков, буду рвать и здесь.
