Эхо грома осело на дно мира, установилась тишина, и замерло время.
Вдруг из пустоты родился едва слышимый звук — нежный и властный, — и он увидел, как из темных, холодных вод выступила малая часть земли — а на ней человеческие кости. Как дерево в короткую весну наполняется соком и покрывается листвой, обрастали кости плотью, затягивались кожей, приобретали облик человека, в котором Мэбэт узнал себя. Воды отступали…
Смерчем пронеслось видение.
— Мэбэт, — прозвучало в небе. — Мэбэт, слышишь меня?
— Кто ты? — спросил он.
— Не спрашивай — земному звуку недоступно мое имя. Ты был яркой тенью на небе будущего, поэтому слушай. Мир несовершенен в своих основах и потому нет человеку исхода из страдания. Все будет повторяться — я буду создавать мир, губить его и вновь создавать — пока не достигнет он образа, который носил я в своем сердце. До тех пор страдание будет путем человека. Понимаешь ли ты меня?
Мэбэт не ответил.
— Иди и возвести, — продолжал голос. — Страдание замыкает человека в пещеру и приваливает камень у входа. Будет человек биться о камень — и не сможет выйти. Но та рука, что освободит его и отвалит камень, зовется милостью. О милости возвести, милостью жив человек.
— Как же я возвещу, если осталось мне лишь несколько дней?
— Не думай об этом, — сказал голос. — Надо только слышать и не заботиться о том, как весть войдет в мир. Понимаешь меня?
— Да.
— Иди… Бедный мой сын, мой покинутый сын.
Стих голос. Гром, сотрясающий души, прогремел над миром, исчезла Тропа, и оказались Мэбэт и пес его Войпель возле той берлоги, где был убит седой медведь.
Утро любимца божьего
Мэбэт вернулся в становище на третий день после того, как ушел в тайгу. Его возвращение означало победу, однако никаких свидетельств этой победы при нем не было. Он даже не взял с собой нарт, ведь шел не добывать, а убивать убийцу своего сына. Жена и невестка знали об этом и не задавали ненужных вопросов. Но Сэвсэр приставал к деду — почему он не принес ему голову седого медведя или хотя бы медвежьи когти?
Мэбэт улыбался, гладил внука по светлым волосам и ни слова не произнес в ответ.
Он съел много вареной оленины и завалился спать.
Проснувшись раньше, чем обычно, любимец божий взял топор и отправился в тайгу, но недалеко. Ядне и Хадне сидели в большом чуме за шитьем и слышали, как железо стучит о дерево.
— Разве мы мало заготовили дров? — спросила Хадне.
— Ему лучше знать, — сказала Ядне.
Он вернулся на закате с одним лишь топором в руках. Женщины не пытались удовлетворить свое любопытство, удивляясь лишь тому, что Мэбэт забавляется с внуком непривычно шумно и радостно.
На другое утро он вновь ушел в тайгу, и опять женщины слышали стук топора. В полдень Ядне вышла из чума и увидела издалека, как Мэбэт, впрягшись в постромки, тащит из лесу что-то тяжелое и тяжесть легла на ее сердце.
То была колода, в которую кладут умерших людей. Ее, а не дрова, рубил любимец божий из цельного ствола лиственницы. Он нарочно не оставил ее в лесу и принес домой, чтобы показать женщинам их завтрашнюю заботу.
— Придется Хадне — у нее ноги ходкие — навестить кого-нибудь из добрых людей и попросить поднять ее на ветви, — сказал он жене. — Одним вам ни за что не управиться.
Когда невестка вышла из чума, Мэбэт широко улыбнулся и спросил, знает ли она, где поблизости живут добрые люди? Хадне ответила:
— Кругом добрые люди…
Она еще ничего не поняла.
— Тогда торопись, — сказал Мэбэт. — Лучше всего, если они будут здесь завтра вечером. Или послезавтра днем. Я думаю, за это время ни преисподняя, ни вороны не успеют до меня добраться.
Он вновь впрягся в постромки и потащил колоду обратно в лес, к тому дереву, на котором покоилось тело Хадко.
Ядне шла за мужем, она плакала. Жизнь с Мэбэтом приучила ее принимать как неизбежность все, что делал любимец божий. Даже эту последнюю правду она принимала, не спрашивая, откуда она.
— Не плачь, — сказал Мэбэт, — мне не страшно. И ты не поддавайся страху и не позволяй горю сломить тебя. Вам ничего не грозит: я это знаю. Иди, приготовь побольше еды. Хадне приведет добрых людей, их надо отблагодарить за помощь.
Рыдающая Ядне побрела в становище: она ничего не смогла делать — мясо выскальзывало из ее рук, она опрокинула котел и залила кипящей водой очаг. Все сделала Хадне.
Мэбэт терпеливо ждал ужина, все так же забавлялся с внуком, а после еды забрался под шкуры и уснул. Только дед и внук спали той ночью. Ядне стонала и Хадне всхлипывала, обнимая ребенка, с которым после ухода Хадко они спали в одной постели.
Перед рассветом, когда луна коснулась краем черных деревьев, Мэбэт выбрался из постели и произнес голосом свежим, будто не знавшим сна.
— Вот оно — мое утро.
Откинув полог, он обернулся, глянул на спящего внука и вышел. Снег легким шорохом отзывался его шагам. Ядне понадобилось время, чтобы опомниться. Она вышла из чума и побежала по следам Мэбэта, проваливаясь в снег, доходивший до колен. Без удивления она заметила, что следы Мэбэта совсем не глубокие.
Ядне застала мужа уже лежащим в колоде: руки его были вытянуты вдоль тела и на устах осталось отражение покоя. Она кричала, трясла Мэбэта за плечи — он не отзывался. Следом прибежала Хадне. Она вырвала клок из песцового воротника и поднесла к лицу Мэбэта.
Мех не шевелился. Мэбэт умер.
Время, которое он потратил, чтобы пройти Тропой Громов через одиннадцать чумов искупления, не входило в число его земных дней — поэтому и жена и невестка считали, что смерть настигла Мэбэта через четыре дня после возвращения с охоты на седого медведя. Так же и до сих пор считают те, кому известна земная жизнь любимца божьего. Это заблуждение — вполне понятное, не стоит поправок и тем более порицания.
Ремни режут руки, оставляя рубцы на ладонях Хадне. Белый олень и Войпель вместе с ней тянут гроб Мэбэта на ветви сосны, той самой, где уже год покоится тело Хадко.
Добрые люди не пришли.
Вот уже гробы качаются рядом, и Женщина Пурги дышит тяжело. Старая Ядне плачет, но невестке не до слез.
Не о горе были ее мысли в то утро.
Если оставлен род мужчинами, то их место займут женщины. Хадне стала во главе рода Мэбэта. Даже когда ее сын Сэвсэр подрос и мог повторить семь шагов своего отца, она оставалась вожаком и не отдавала власти никому. В ней хватило силы и разума для власти.
Никто не посмел тронуть семью божьего любимца. Женщина Пурги не нашла себе нового мужа — она его и не искала. Одно время приходили к ней свататься — Хадне женихов пальмой прогоняла. Не желала она себе другого мужа после Хадко, а еще больше не хотела отдавать чужому власть над семьей.
